|
Андрей
(Эндрю) Симаков ЛИВЕНЬ
(Рассказ, 2001)
№
1.
Наконец-то
на эту землю дан ливень. Сухие громы у
нас уже были, порывистый ветер иногда
приносил облегченье и прохладу, но дождя
с мая не было (сегодня четверг, 8 июля 1999
года). Вот ещё сильнее полилось, человек
судорожно сжал уже измятую бутылку; а я
присутствую, потому что моё окно открыто,
и я вижу струи воды, мокрую птицу,
тополиный листок, и ветер дует прямо на
меня. Закончилась ещё одна одинокая жара.
Винить можно только свою судьбу. Сильнее.
Если ловить в объектив трубы не дождь, а
окно дома напротив, дерево, то звук
водопада как бы звучит в записи. Если
смотреть на эту ветку, то у нее за спиной
струи, с её листьев стекают капли. Я
подозрителен и смотрю в глазок. Дождь -
чудо, и поэтому его описали столько раз,
и всё ещё можно его описывать, и
останутся слова для других людей. Пусть
идёт; может, смочит землю? Да как её
смочишь, она под асфальтом.
№
2.
Опять
сильнее. Видимо, уже начинает вторую
бутылку. Мол, хоть теперь полью по-человечески.
Дождь нужно столько описывать, сколько
он идёт. Лишь в порядке отвлечения
другие мысли могут появляться, и это
будут самые здоровые, настоящие мысли.
Слова о дожде не могут кончиться раньше,
чем вода. Просто так пишешь: Так вот,
согласно первоначальному замыслу Герой
встречает похожих на себя людей. Правда,
у всех похожих есть болезненные (кажущиеся
такими, разумеется) отличия. Как между
метрополитенами. Л. К. УМНАЯ: ты вычислил
её в толпе похожих (внешне она переняла
их облик), и она стала открывать лицо:
твоё лицо образца такого-то года. Первая
трагедия, или Старая - она не желала
интересоваться твоей областью знания,
читать абстрактные книжки. Либо полный
разжёв, либо устный сокращённый
пересказ. Это влияние среды. Всё в
порядке. Вторая, Новая, и главная
трагедия в том, что на эту среду она
непохожа, и теперь уже можно сказать, - ей
противопоставлена. Дождь, уже
собиравшийся прекратиться, в третий раз
сильнее пошёл, из последних сил. Момент
его величайшего напряжения сейчас
напоминает времена ослабления десятью
минутами ранее, а вот гром гремит не
переставая, подбадривает, и вот он,
кажется, пошёл ещё сильнее. Это серое -
тёмные тучи или голубое небо? На туче
лежит кружевное белое облачко, строит
прозрачный мостик в бесконечность,
через серую тучу. И серьёзнеет. И туда
уходит.
№
3. Гонки с возвращениями
Ещё
сильнее. Жёлтые лужи лежат, и каналы уже
работают. Сильнее. Прошла женщина с
бумагой на голове. Ещё сильнее! Голуби
под крышей неиспользуемого домика.
Фигура, потом другая вышла на балкон
посмотреть. Блеснула молнiя - как будто,
так и надо, а через секунду гром, и я
вздрогнул. За ним сломанная
сигнализация застряла на одной ноте: как
они успели надоесть в сухом воздухе!
Смотрю на фигуру в трубу, она меня
пронзает взглядом, старая. Чего смотришь?
В халате. Опять вспышка. Значит, опять
будет гром? Грома долго нет. Шелест.
Рокот. Громче шелест, переходящий в
рокот. Снова стена. Самолёты летают под
самым ухом. Опять молния, и что-то
посыпалось: видно, держать окно открытым
нельзя, и пахнет железной дорогой. Белое
окно, как будто стекло грязное - это слой
дождя. Фигура скрючилась, заверещала ещё
одна сигнализация, и опять. Это не воры,
это дождь. Пришло второе дыхание,
железнодорожная свежесть, теперь уж он
расшалился и нескоро уйдёт, и
послабления не будет. Внизу поток,
водосточная труба захлёбывается.
Монитор горячий, выключился. По телефону
нельзя в грозу разговаривать. Как будто
что-то упало. Неужели сдуло подставку от
глобуса? Нет, это просто град. Капли на
стекле. Вроде слабеет. Светит солнце (или
кажется). УсиливаетсЯ. Тополь
протягивает голую ветвь - голую, сухую,
чёрную, страшную. Кто приклеил эту руку к
живому дереву, или она висит в воздухе,
прилетела за кем-то? Десять пальцев.
Локтевая и лучевая кости, и шип на
суставе. Водопад усиливается. Работает
солнце, и чистые листья посылают
солнечные зайчики. Радуются, что их так
на этот раз, по-доброму.
№
4.
Я
беру свою шпагу. Она тупая. Писать о
дожде уже нечего, водосточная труба еле
течёт. Девятая глава представляет собой
зоопарк текстов - спешно покинувших свои
дома, десять минут на сборы, израненных (потому
что в оригинале не только всё было
тайной, но и многое было особой тайной) -
никакой связи, сплошная душа, и белое
небо. Как та записка (Рустаму), которая
могла быть написана в любое время (нашёл
во дворе). Вот и первые детские голоса
под окном; белое небо ярко светит; дождь
покапал и прошёл; РЫКНУВ ГРОЗАМИ ИЮЛЯ.
Гром вдали погромыхивал. Ещё сердится
вдалеке. Вот и люди.
|
