ГЛАВНАЯ

Владимир Караковский

В ОДНОМ СЧАСТЛИВОМ ДЕТСТВЕ

(Рассказ)

Паша Скрабов вышел на улицу. Это было настоящим событием, так как неделю назад Паша решительно отказался учиться и всё время проводил у телевизора, медленно пережёвывая чёрствые школьные завтраки, украденные им в течение учебного года. Но к понедельнику он, наконец, собрался с силами и решил всё-таки пойти в школу.

Итак, он стоял у подъезда, взирая заспанными глазами на городскую экосистему.

— А где реклама? — недоумённо спросил Скрабов, до того отвыкший от материального мира, что уже не видевший отличий между телевизором и улицей.

Простоял у подъезда он довольно долго — до тех пор, пока не нашёл на входной двери наклеенную бумажку: «Сниму квартиру…». И уверенный в том, что рекламная пауза закончилась, двинулся в путь.

Для семи утра было слишком светло: солнце проспало и, спохватившись, стало освещать грязный город намного сильнее обычного. Повсюду не было ни одного чистого сухого места — казалось, весь мир постепенно разлагался под метровым слоем безнадёжно чёрного снега, медленно тающего и превращающегося в вязкую грязь. Для Скрабова же это утро было ужасным вдвойне, ибо он осознал, какую ошибку делает, идя в школу, но — было поздно: к остановке уже лениво подплывал утонувший в луже автобус. Через минуту-другую Скрабов, находящийся в салоне, в наглую расшвыривал старушек; а тех, что были потяжелее, беспощадно давил могучим телом, медленно, но верно пробираясь к любимому месту — окну. Впрочем, к середине поездки Паше наскучило смотреть на грязную трассу, и он решил узнать время, спросив у рядом стоящего пассажира:

— Не подскажите, который час?

В ответ сонный пассажир молча поднял с пола хозяйственную сумку, медленно извлёк оттуда неизвестное, но явно взрывное устройство с часовым механизмом, посмотрел на циферблат, невнятно промямлил что-то и бросил бомбу обратно в сумку. Паша успокоился — до первого урока было ещё далеко — и от скуки по обыкновению принялся вычислять число 1689Е в шестнадцатиричной системе счисления.

Наконец, автобус доплыл до конечной остановки и, издав мотором последний отчаянный вздох, стал медленно погружаться в мутную городскую жижу. Паша с некоторым состраданием подумал, что этой развалюхе не помешало бы отдохнуть месяцок на Гаваях, чтобы не быть одним колесом в могиле, но тут к автобусу уже подъехала заботливая, как мать, машина техпомощи и тихо пристроилась к больному детищу, вольготно расположившись на глубине нескольких метров.

Скрабов продолжил идти в школу, отвлекаясь на несвойственные московскому февралю события. А события творились чёрт знает какие: машины упирались друг в друга, не понимая, куда ехать; светофоры дружно подмигивали им, пока не получили массовое эпидемическое короткое замыкание; водители и пешеходы неадекватно бегали по крышам автомобилей, менялись колёсами и фонарями, жадно жевали собственную и чужую гидро-одежду, взбирались на светофоры, да и просто орали благим матом. Скрабов, тем временем, впрочем, уже достиг цели движения и смотрел на здание школы с плохо скрываемой ненавистью. На крыльце его уже встречали злорадно дружественные одноклассники, в том числе и закадычный друг Андрей Чайкин по прозвищу Чайка.

— Здорово, Краб, — сдержанно поприветствовал Скрабова Чайка. От Андрея явственно несло перегаром, но оставалось непонятно, уже сегодняшним или ещё вчерашним.

Прозвенел первый звонок, все побросали сигареты и уже было собрались входить в здание, как вдруг из школы вылетел отличник Мартов, называемый в элите школы «ботаном» и потому вечно битый.

— Ботан идёт! — заорал Денис Лисицын, непременный участник драк.

Не успевший скрыться Мартов, остановился, поваленный мощной ногой Чайки.

— Нет!… нет!… На вашей силиконовой поверхности, не обработанной хлорированным гуталином, слишком много заразных прокариотов и гетеротрофов!.. — заорал было Мартов, но никто не проявил интереса к его речи, в основном, занятый процессом затаптывания тела противника. Со вторым звонком все разбежались по школе, оставив Мартова на крыльце счищать с себя грязь и прилипшую повсюду жевательную резинку.

….На биологии проблевался Кентюхин — после того, как в ответ на предложение молодой глупой училки ответить домашнее задание оторвал похмельную голову от стола и с выражением продекламировал:

Пускай нам говорит изменчивая мода,

Что тема старая — страдания народа!

Открыв с последним судорожным вздохом окно, Кентюхин даже не потрудился в него попасть…

Алгебру же вела старая, опытная и, соответственно строгая Гадючка; никто даже и не собирался бежать с её уроков. И всё было хорошо, пока в середине урока Скрабов вдруг не выдержал и во весь голос заорал припев слушаемой в плэйере песни: «She said fuck you! Yes, yes!», после чего, не дожидаясь приглашения учительницы, самостоятельно удалился из помещения. Класс, впрочем, никак не отреагировал на событие, ибо такое случалось ежедневно — если не с одним, так с другим.

Непривычно пустой и тихий коридор профессионально освещался утренним солнцем. Не долго думая, Паша достал из кармана маркер и стал прихотливо писать на стене надпись «PUNK-ROCK FOREVER», но тут из соседнего класса вышел понурый Мартов и уныло поплёлся в сторону туалета. Скрабов стремительно преградил ему путь, замахнулся для удара и вдруг, не веря самому себе, доброжелательно спросил:

— Тебе нравится жить?

— Да.

Скрабов ударил Ботана по носу.

— А теперь?

Мартов тяжело дышал, ожидая следующего удара. Скрабов видоизменил вопрос:

— Почему тебе нравится жить?

— Ну… если б не нравилось… я б с собой покончил уже давно…

— Ну, так почему?

— Я просто счастлив…

— С чего это вдруг?

— Мне нравится… наблюдать за вами… вы такие странные… пьёте… бьёте… зачем только это надо…

— Я не задумывался об этом, — честно ответил Паша, не уточняя, что за всю свою жизнь он вообще ни разу ни о чём не задумывался, — наверное, мы просто подростки.

— Но ведь я… я — тоже подросток…

— Нет, Ботан, — убеждённо ответил Паша, — ты — не подросток. Ты — ошибка.

— А почему именно я?… Может, это вы все — ошибки?

— Да я сейчас врежу тебе, лопух! Нас много, а ты один! Один!

Обещание немедленно было приведено в исполнение — Паша бил не целясь, но изо всех сил. Неожиданно Мартов согнулся пополам, изо рта его хлынула кровь, а глаза закатились и потеряли всякий смысл.

— Чёрт, да я его убил… — пробормотал Паша и незамедлительно выбежал на улицу, — что же делать-то, Господи…

— Смотри куда прёшь! — орал вдогонку Паше сбитый с ног случайный прохожий…

*  *  *

Илья Рыбьев вышел на улицу. Это было настоящим событием, так как неделю назад Илья решительно отказался учиться и всё время проводил у телевизора, медленно пережёвывая чёрствые школьные завтраки, украденные им в течение учебного года. Но в воскресенье ему позвонил приятель Анатолий Персиков и предложил придти к нему в понедельник в гости, чтобы, как было сказано, «нажраться в усвин», отчего Илья, конечно же, не мог отказаться.

Светило солнце, на улице было сыро и грязно, но Илья не замечал этого, всецело поглощённый предвкушением мероприятия. Однако, о погоде самым неприятным образом напомнил какой-то ошалелый подросток, сбивший Рыбьева с ног в вонючую лужу.

— Смотри куда прёшь! — заорал на него Илья, отчего подросток непонимающе выпучил на него глаза, но вскоре, поняв, что может получить в глаз, убежал куда-то в проходные дворы.

Да, джинсы Рыбьева были непоправимо испорчены липкой грязью. Это было, конечно, неприятно и обидно, но Илья быстро успокоился, ибо уже подходил к дому Персикова.

— О, заходь! У нас уже Венталь Коломенский и Макс Батьков припёрлись! — полупьяным голосом произнёс Персиков, открывая дверь.

Рыбьев прошёл в гостиную и, увидев на столе шесть полуторалитровых бутылок пива и две бутылки водки, почувствовал успокоение души и принялся помогать Коломенскому готовить бутерброды на закуску. Все испытывали лёгкое волнение, перерастающее время от времени в настоящую эйфорию.

Пиршество продолжалось несколько часов. Сначала были в миг опустошены шесть бутылок пива, затем две бутылки водки и уж под конец Персиков где-то добыл отцовский коньяк, который был незамедлительно выпит, после чего началось столь желаемое «в усвин». Проявлялось это в том, что под музыку все громко кричали, прыгали и били посуду, а потом по очереди убегали в туалет очищать желудки.

К полудню Рыбьева наконец-то перестало тошнить, и он решил что-нибудь съесть на кухне. В продолжении нескольких минут на пару они с Максом медленно пережёвывали школьные завтраки, украденные Персиковым в течение учебного года, но неожиданно бледный Виталий нашёл силы подняться с табурета и безнадёжно произнести:

— Чёрт, ну и дерьмо… как же мы нажрались… эта водка какое-то дерьмо… слушай, нет другой водки?

— Куда тебе ещё водки, — справедливо поинтересовался Илья.

В ответ Виталий кинулся к окну и нервно стал его открывать — видимо, ему опять стало хуже. Рыбьев не сразу понял, что делает Виталий, но, решив, что нужно смеяться, засмеялся. Виталий тоже стал смеяться и, решив, видимо, слезть с подоконника, сделал всего одно резкое движение, но какое, Рыбьев рассмотреть не успел, ибо в следующее мгновения Коломенского на подоконнике уже не было. Рыбьев даже не стал подбегать к окну: квартира находилась на одиннадцатом этаже.

— Не понял… — пробормотал Рыбьев, — он чего, умер что ли? Чёрт… надо бы смываться…

Незаметно для Анатолия Персикова и Макса Батькова, Илья выбежал на улицу и помчался прочь подальше от страшного места.

— Что же делать-то, Господи… — шептал он.

— Смотри куда прёшь! — орал вдогонку Илье сбитый с ног случайный прохожий…

*  *  *

Николай Фёдоров вышел на улицу. Это было настоящим событием, так как неделю назад Николай решительно отказался учиться и всё время проводил у телевизора, медленно пережёвывая чёрствые школьные завтраки, украденные им в течение учебного года. Но в понедельник к полудню к нему зашли друзья, предложившие раздобыть где-нибудь водки и выпить её в каком-нибудь тихом месте, как уже не раз бывало до этого.  От такого удовольствия Коля не мог отказаться и присоединился одиннадцатым пассажиром в старую «копейку», ведомую его другом Алексеем Костиным. «Жаль, не маршрутка или автобус», — подумал Коля, глядя на её скудный вид.

Машина была похожа на неправильно собранного киборга — из всех окон лезли конечности и головы, торчавшие во все стороны, как ноги здорового паука.

— В «халявный» двинем? — уточнил Костин, увеличивая громкость приёмника, из которого так и рычал «Rammstein». Возражений не последовало.

В магазинчике оказалось лишь чуть более просторно; продавщица, крашеная блондинка, листающая модный журнал, не обрадовалась шумным покупателям, тем более, что охранник Василий опять куда-то отлучился.

Парни вели себя развязно.

— Эй, тёлочка, сегодня свободна? Покажи ножки, детка! Или ты по вызову? — ржали они.

— Это тебе за семь бутылок «Московской», — положил Костин на прилавок крупную купюру, — сдачу оставь себе…

Тем временем парни уже запрыгивали в машину, стремясь покинуть магазинчик как можно скорее, пока не обнаружилось, что взяли они с собой несколько больше, чем семь бутылок водки. Фёдоров выбегал последним, не успевая за остальными, так надо ж было ещё случиться тому, что не успел он добежать до машины, как в него с разбегу врезался какой-то пьяный подросток.

— Смотри куда прёшь! — заорал на него Николай, но времени, чтобы дать в глаз у него не было, и он поспешил в машину.

Распить добытое решили в обычном месте встречи — детской площадке в соседнем микрорайоне. Там их уже ждали друзья и подруги.

Веселье продолжалось уже не один час, когда Костину пришло в голову забраться на детскую паутинку и разглядывать оттуда всех остальных. Но не успел он проторчать там и пары минут, как тело его непослушно пошатнулось, и Костин упал в грязную лужу, из которой торчала уродливая железка, видимо, старательно воткнутая каким-то незадачливым малышом. На неё-то Костин и упал… Первым обнаружив тело, Фёдоров подумал: «Ба… да он умер… надо бы сваливать, вон кровищи сколько…» — и, никем не замеченный, торопливо покинул место инцидента.

— Что же делать-то, Господи… — шептал он.

— Смотри куда прёшь! — орал вдогонку Николаю сбитый с ног случайный прохожий…

*  *  *

Дмитрий Данилов вышел на улицу. Это было настоящим событием, так как неделю назад Дмитрий решительно отказался учиться и всё время проводил у телевизора, медленно пережёвывая чёрствые школьные завтраки, украденные им в течение учебного года. Но в понедельник к полудню ему позвонил Андрей Ольховский и предложил отправиться на Горбушку за дисками, от чего Митя, конечно же, отказаться не мог. Договорились встретиться на автобусной остановке.

Погода на улице была мерзкая, и потому Данилов шёл по улице довольно осторожно. Но как он ни старался не запачкать новые дорогие джинсы, ему это не удалось. По дороге его сбил пьяный подросток, и оба они упали в лужу.

— Смотри куда прёшь! — заорал на него Митя.

На остановке его уже поджидал Ольховский.

— Ну чё? На пятьдесят первом поедем?

— Не вопрос. Только он придёт через полчаса.

Однако, и через полчаса автобус не пришёл. Друзья постепенно начали скучать и тогда, чтобы развлечь себя и других ожидающих автобуса, стали кричать, плеваться, бегать кругами и прочими способами проявлять своё недюжинное чувство юмора. Например, если подходил автобус, бабушки грубо в него запихивались, сопровождаемые воплями: «Женщин — вперёд!».

По большинству своему, на остановке стояли, конечно же, старики и пенсионеры, которым досталось больше всех. Некоторые из них уже были оплёваны, у других же на спине красовались узорчатые отпечатки подошв. Помимо стариков, на остановке стояли две подружки-одноклассницы лет десяти. Они испуганно прижимались к другу, пытаясь быть как можно более незамеченными, но и их не пощадил точный плевок Данилова. Группа молодых студенток поначалу не замечала подростков — до тех пор, пока их одежда была испачкана чёрно грязью.

И вот, в очередной раз пиная старушек, Андрей Ольховский нечаянно поскользнулся и угодил прямо под задние колёса отъезжающего автобуса. Вылезти оттуда он, понятное дело, не успел — и был немедленно раздавлен. Данилов подумал: «Чёрт, да ведь он умер?… Что же делать?… бежать, бежать, бежать». Так он и сделал: побежал, куда глаза глядят.

— Что же делать-то, Господи… — шептал он.

— Смотри куда прёшь! — орал вдогонку Николаю сбитый с ног случайный прохожий…

*  *  *

Кирилл Кремнёв вышел на улицу. Это было настоящим событием, так как неделю назад Кирилл решительно отказался учиться и всё время проводил у телевизора, медленно пережёвывая чёрствые школьные завтраки, украденные им в течение учебного года. Но в понедельник он пошёл на день рождения и остался там ночевать, так как, подобно и всем прочим гостям, был очень пьян и добраться до дома самостоятельно не мог.

У подъезда стояли радостные отцы участников прошедшего праздненства, отмечавшие всё той же водкой новую прикрученную детальку в старой, полуразобранной «Волге», принадлежащей отцу Кремнёва. Выглядели они все несколько старше своих лет — непричёсанные, небритые, нетрезвые, но очень радостные.

— Снова пили? Козлы! — заорал Кремнёвский папаша, завидев выходящих из подъезда подростков.

— Да пошёл ты! — вяло ответил Кремнёв-сын.

— Но-но, ты мне ещё поговори, урод! Школу ещё не закончил, уже пить начал!

— Да отвали ты от нас, старик.

— Да я тебя!

Разговор стал накаляться. В склоку быстро вступили уже все отцы и все дети — родители сердились, дети издевались. В качестве доказательства того, что дети всегда пьют, а родители всегда работают, Кремнёв-папаша показывал свою «Волгу», от чего дети хохотали и кричали, что эту машину он никогда недочинит. Отцы обижались и были, по-видимому, готовы к самым решительным действиям: взяв сына за шиворот, пожилой слесарь Скрабов решил во что бы то ни стало показать свежевкрученную детальку, а потому сунул сына головой под капот. Всё было вроде бы нормально, пока парень не почувствовал, что самостоятельно освободиться из-под машины он не может.

— Папа, папа, помоги, я застрял! — закричал он — но вдруг замолк, очевидно, поскользнувшись и сломав себе шею.

— Вот так, я и говорю: чуть что — сразу же звать отца, — довольно ответил слесарь Скрабов, извлекая тело сына из-под машины…

Напишите автору