|
Михаил
Волков
ВЕСЫ
(Стихотворения, песни)
ЛЁЖА
# ЗАПОЗДАЛОЕ # БАЛАГАН # ВЕСЫ
# СЕЛЁДОЧКА # ФИЛОСОФСКИЙ
РОМАНС #
БАЛ # ВОЗНЕСЕНИЕ # ПОСЛЕДНИЙ
ГЕНЕРАЛ # О
ПРОИСХОЖДЕНИИ СТИХОВ.RU
ЛЁЖА
Жить надо проще и ближе к земле,
не забираясь в высокие сферы.
Что нам за дело, мой друг, до фанеры?
Пусть из Парижа летает в Кале,
чтобы сквозь тучи плевать на дома.
Нам же - покой и немного наличных.
Все, что естественно, то и прилично:
публика – лестница – койка – Дюма.
Публика, впрочем, скорее, во вред.
Помниться, в прошлом моем воплощеньи
я лишь в закрытом грешил помещеньи
и нагрешил на десяток монет.
Жить надо чище и чаще. Порой.
зубы вставные в стакане с водою
пережидают, пока с молодою
я перемигиваюсь медсестрой.
Для посещенья затерянных стран
кнопку нажму – и скорее несут мне
самое лучшее личное судно,
то, на котором лишь я капитан.
Среди живущих поближе к земле
мы различаем героев и пьяных.
Что заставляет лететь Д'Артаньяна
ночью верхом из Парижа в Кале?
ЗАПОЗДАЛОЕ
Говорю тебе, мой друг, и не мудрствую при этом:
не бросайся, грешным делом, с головой в водоворот.
Коль почувствуешь в себе ты желанье стать поэтом –
полежи, попей водички - и оно, глядишь, пройдет.
Нет, метафоры искать – не мужское это дело.
А не терпится измерить глубину своей души,
так напейся, подерись, потанцуй, пощупай девок -
все, что хочешь делай, только, ради Бога, не пиши!
Ты еще неискушен, не отравлен жаждой слова,
и пока не представляешь, что там чувствовал Тантал.
А напишешь пару строк, зарифмуешь – и готово:
ты попался, ты втянулся, ты замазан, ты пропал!
Нет от этого пока эффективного леченья -
только проза в малых дозах, теплый душ и на матрац.
Если чуть не рассчитать, то возможны осложненья:
может, с рифмы и соскочишь, но подсядешь на абзац.
Жизнь поэта коротка, что доказано наукой.
А психушка – так и вовсе где-то там не за горой.
Прямо с первой же строфы жизнь поэта - это мука,
это каторга и даже хуже каторги порой.
Погляди-ка на меня: нет зубов, кривые ноги,
лысый череп, мерзкий запах, злобный взгляд и желчный смех.
Говорю тебе, глупец: не пиши, побойся Бога
или дьявола – кого ты там боишься больше всех?
БАЛАГАН
О, балаган! На что еще мы тут рассчитывать могли?
Диагноз ставится врачом - врачи же изгнаны с земли.
Больницы списаны на снос, лекарства пущены на яд,
и нет надежды, что весной врачи обратно прилетят.
А есть предчувствие беды, условно взятое за ноль,
и надоевшие мечты швырнуть булыжником в окно и,
полуголым, на лугу пологом волю дать ногам,
глотая влагу на бегу, благоговеть... Но балаган...
О, балаган! Растущий внутрь душеспасительный нарыв.
И пол-меня хотят уснуть, а пол-меня напиться вдрызг
и, поделив себя по-братски, успокоено глядеть,
как разбегаются квадраты по свихнувшейся воде.
Но быть в миру с самим собою - это роскошь не для нас,
и до заката я без Бога, до рассвета я без сна.
Во мне ответчик входит в раж, визжит в истерике истец.
Двойная ложь, двойная блажь, двойной мартини, наконец...
И вот, коктейлями начиненный, в горячечной ночи,
я, возомнив себя учителем, других возьмусь учить.
Но затрубят мусоропроводы на четных этажах,
мою непрошеную проповедь заученно глуша.
ВЕСЫ
Прежде, чем деянья наши будут вписаны в Анналы,
мы их взвесим: ведь самим же интересно, что к чему.
А весы покажут много иль весы покажут мало -
то не важно, ибо норма неизвестна никому.
Да и что нам до материй, находящихся за гранью.
Мы и так живем на свете, где опасностей полно.
Вон у самых ног бескрайний океан бурлит познания;
зазевался - и накроет мутной серою волной.
Утонуть в его пучине - это вроде бы не в жанре,
а спастись едва ль сумеет даже опытный пловец.
Так что, если все же смоет, то отращивайте жабры,
и попутного желаю я вам ветра в голове!
Впрочем, если каждый вечер собираться у причала
и в рассеянном молчании глазеть на корабли,
может быть, случится нечто, может быть, придем к началу,
от которого когда-то почему-то мы ушли.
И, учтя богатый опыт отгулявших поколений
засыпать по барабану, просыпаться по трубе,
что ж, давайте, распрямляйте непослушные колени
и, желательно, не пользуйтесь руками при ходьбе!
И когда оно удастся, значит, радуйтесь и смейтесь, -
значит, вашею судьбою уравняются весы.
И получите в награду, и получите бессмертье,
если только на бессмертье хватит времени и сил.
И пойдут греметь парады, и начнут вещать пророки,
и немыслимые планы станут души бередить.
Но успеть бы Божьим даром наиграться до того, как
мрачный призрак вечной жизни замаячит впереди.
Чем беспечней были игры, тем труднее будут роды;
тем больнее будет выжить, сохраняя естество.
Но на что-то ж, в самом деле, намекала мать-природа,
заполняя нам пустоты этим серым веществом!
А весы неистребимы, как намеренья благие,
как желанье за другого поваляться на боку.
Их раскачивает время и подтачивает гири
и смещает равновесье от Юпитера к быку.
СЕЛЁДОЧКА
Море ползает у ног, как нашкодивший щенок.
Море камушки валяет.
А сокровища его не сосчитаны пока.
Там медузы на виду, что арбузы на меду,
Там селедочка гуляет
и нагуливает жир на медальные бока.
Кто ж позволит, чтоб добро, игнорируя нутро,
между пальцев убегало,
А не шло к нему на стол под картошку и лучок?
Вот и здесь в короткий срок появился городок
и отличнейшая гавань,
сорок тысяч кораблей и старинный кабачок.
Весь сверкая мишурой и воняя чешуей,
пьяной улочкой портовой,
руки вдоль а ноги вширь, ковыляю кое-как,
чтобы ощупью с трудом отыскать знакомый дом,
где живут на всем готовом
две владычицы души, сердца, тела, кошелька.
А одна из них светлей, тридцати неполных лет,
а другая помоложе,
и немного постройней, и немного погрешней.
У одной постель мягка и цена невысока,
а другая подороже
и пока не по моей прохудившейся мошне.
Ходят в холод и в жару пароходы на пару,
пароходы ходят парой:
"Ах, ваша стройная корма так волнует мой бушприт!
Вы со мною жестоки. У меня отнялся киль
и давление упало,
и у штурмана понос, и у боцмана гастрит."
Пароходы на пару ходят в холод и в жару.
Я плыву своей дорогой
и селедочку ловлю, чтоб продать на берегу
и потом, когда с трудом отыщу знакомый дом,
выбрать ту, что подороже, -
экономить на любви я, представьте, не могу.
Но однажды по снежку мне втемяшится в башку
после сытного обеда,
что когда-нибудь пора что-то в корне поменять.
Я взойду на пароход, попрощаюсь широко
и куда-нибудь уеду,
предоставив остальным расплатиться за меня.
Заведу себе жену и семейно заживу -
респектабельно до дрожи.
Стану слушать патефон, стану галстуки носить.
И лишь прошлое будить, в редких снах моих блудить
будет та, что помоложе,
да на тумбочке стоять будет банка "Иваси".
ФИЛОСОФСКИЙ
РОМАНС
Уж если и творить, то глядя в вечность,
из чьих глубин приходят звуки, обнимающие фразы,
образующие строки, покидающие разум,
находящие пристанище под сердцем где-то в месте потайном,
что, несомненно, существует и является вместилищем начал,
что существует, хоть доселе не известно ни врачам, ни палачам,
и открывается лишь тем, кто обречен туда уйти и затеряться
и не вернуться никогда и эту тайну не поведать никому.
Уж если и творить, то знать нелишне,
что, совершая акт творенья, ты рискуешь испытать
и все последствия признанья человечеством,
так кстати подвернувшимся, а впрочем, как сказать...
И впору думать о природе мирозданья и о месте человека,
каковое, вне сомненья, он без очереде занял,
получив в подарок разум... да в подарок ли? Скорее в
наказанье.
Еще скорее - в виде метки, чтобы шельму опознать издалека.
Уж если и творить, то сознавая,
что отрываешь часть себя, притом не худшую, надеюсь,
и раздетой выставляешь на панель, хоть втайне веришь - на алтарь.
И этот миг сродни изгнанию из рая, что легенда,
а на самом деле, видимо, из ада нас изгнали,
ибо тем, что мы умеем, мы обязаны, скорей всего, ему.
А песня явится на свет красивой ложью во спасенье,
что однажды станет правдой независимо от нас...
Да напишу ли я такую? Дай-то Бог.
А впрочем, нет, не напишу.
БАЛ
По взаимному желанью, извлеченные заранее
из моих воспоминаний, из видений, грез и снов,
облекутся плотью души пить вино и бить баклуши,
моего вкусить радушья в день прощания с весной.
Соберутся на ночь глядя кто в лохмотьях, кто в наряде,
кто, скользя по водной глади, кто, шагая по земле,
кто пешком, а кто на крыльях, на метле, в автомобиле,
на непойманной кобыле, на недоенном козле.
У дверей встречает ворон, в меру чопорен и черен,
так изысканно придворен, как умеет лишь гарсон.
И ведет их в ритме польки на свои места, поскольку
стол накрыт на ровно столько, сколько будет там персон.
Под развесистой агавой пьет оркестр себе во славу -
скрипки слева, флейты справа, впереди тамбур-мажор.
За столом на видном месте возле блюда с рыбой в тесте
концертмейстер, балетмейстер и, конечно, дирижер.
Он сидит, качая ножкой, с бороды сметая крошки,
в кулаке сжимая ложку, как галерное весло.
Ростом он не выше метра, званьем он не ниже мэтра,
к нам его попутным ветром из Тобаго занесло.
В наше время о Тобаго знает каждая собака.
Даже я совсем салагой там однажды побывал.
Что за отдых в Тринидаде! По колено в мармеладе,
в шоколаде, в маринаде, каждый вечер - карнавал.
Впрочем, тут у нас не хуже. Вечер влажен, ветер южен,
млечен путь, отличен ужин и причудлив разговор,
поддержать который с честью я б сумел, но занят лестью
той, с которой вряд ли вместе мы бывали до сих пор.
Фрак с искрою, шаль с игрою, плащ с дырою, пир горою.
Каждый сам себе героя выбирает в этот час.
Даль безбрежна, тьма безгрешна, ночь нежна, любовь неспешна
под далекий скрип тележный, под прилежный контрабас.
Ночь пройдет, настанет лето. Запоет петух с рассветом,
всех разбудит и за это угодит, конечно, в суп.
Впрочем, зло уже свершится: в тот же миг растают лица,
я останусь гол как птица в замороченном лесу.
Как из пены, постепенно, сквозь листву проступят стены,
по углам метнутся тени, солнце скроется во мгле
вспыхнет лампа над кроватью, где положено лежать мне
с фиолетовой печатью просветленья на челе.
ВОЗНЕСЕНИЕ
На Сиреневом бульваре на весеннем
по последним донесеньям
в воскресенье состоится вознесенье, -
вне опасности деревья и дома.
И собравшиесь граждане и семьи
выражают опасенье,
что возможны с непривычки потрясенья
и отдельные сошествия с ума.
И в толпе, что абсолютно не редеет,
выдвигаются идеи,
будто все это - затея иудеев,
чтоб морочить неокрепшие умы,
или выставка кондитерских изделии,
или чей-то день рожденья,
или просто небольшое наважденье
на девятый день скончания зимы.
Вознесусь я над Сиреневым бульваром
белым шаром, легким паром.
В сером воздухе, пропитанном угаром,
укоризненно качая головой.
Вы отделаетесь легоньким ударом;
то не кара, то - подарок.
Вознесенье - это акт, который даром
не проходит никогда ни для кого.
Все забудется в положенные сроки,
и восторги, и упреки.
Сохраняться лишь загадочные строки,
в милицейский угодившие отчет.
Да остануться туманные намеки
доморощенных пророков,
осеняющих себя крестом широким,
и плюющих через левое плечо.
А человечество гуляет по карнизу, -
кто-то выше, кто-то ниже,
и свою экологическую нишу
подметает каждый божий выходной.
Чинит крышу, варит пищу, грабит ближних,
дразнит рыжих, гонит пришлых
и выдавливает лишних, будто прыщик,
с оболваненной поверхности земной.
ПОСЛЕДНИЙ
ГЕНЕРАЛ
Когда умрет последний генерал
в последней битве за последний город,
что толку гадать, был стар он или молод,
чем славен, и что почем завоевал.
Внесем его, завернутого в шелк
своих знамен, парадных, как портьеры,
в тот город, что погубил его карьеру,
куда он при жизни так и не вошел.
Внесем и расположим посреди
последней сохранившейся церквушки
и ордена возложим на подушки,
отняв их, как младенцев, от груди.
Вокруг зажжем бенгальские огни -
уместней не представить освещенья.
Последний в живых оставшийся священник
молитву прочтет последнюю над ним.
Затем проводит траурный кортеж
в последний путь последнего героя,
не скажешь, что обойденного судьбою,
хоть больше не подающего надежд.
Оркестр сыграет марш в последний раз
и через час окажется в трактире,
заложит свои блестящие мундиры
и будет гудеть до самого утра.
Взойдет рассвет. Шагая по золе,
уйдут с постов последние солдаты.
А город так и останется невзятым -
последний невзятый город на земле.
О
ПРОИСХОЖДЕНИИ СТИХОВ.RU
Когда б вы знали, из какого Сора.Ru
растут Стихи.Ru, не ведая Стыда.Ru...
ЛЁЖА
# ЗАПОЗДАЛОЕ # БАЛАГАН # ВЕСЫ
# СЕЛЁДОЧКА # ФИЛОСОФСКИЙ
РОМАНС #
БАЛ # ВОЗНЕСЕНИЕ # ПОСЛЕДНИЙ
ГЕНЕРАЛ # О
ПРОИСХОЖДЕНИИ СТИХОВ.RU
|
