|
Василий
Денисенко ОДА
ЦЕНЗУРЕ
(Литературная
публицистика)
Цензура –
система государственного надзора
за печатью и
средствами массовой информации.
БСЭ,
М., «Советская энциклопедия», 1993 г.
Тебе, всеми
оплеванная и заклейменная. Тебе,
унижаемая и гонимая. Тебе забытая и
превращенная в страшную сказку. Тебе,
ЦЕНЗУРА, я посвящаю эти строки в надежде,
что ты простишь неразумных своих детей,
которые отплатили черной
неблагодарностью за твои усилия по
сохранению культуры. Я преклоняю перед
тобой колени и прощу прощения за всех,
потому как помню тебя, и теперь в твое
отсутствие понимаю, как ты была нужна.
НЕМНОГО ОБ ИСТОРИИ
ВОПРОСА
Я
не льщу себя надеждой, что смогу кого-то
переубедить или что-то доказать. Да и не
такова была моя цель, когда я садился за
эти записки. У меня нет на руках
статистических исследований (этих
вечных подпорок подлых политиков), нет
горячей убедительности трибунов, что
силой своего слова ведут народные массы
и нет поддержки идеологов, которые нынче
прославляют хаос и разрушение. Я буду
считать свою задачу выполненной, если
сии размышления заставят кого-нибудь
задуматься.
Сегодня
цензура превратилась в этакий жупел,
которым пугают тех здравомыслящих людей,
которые подают робкий голос против
пошлости, разврата и насилия, царящего в
искусстве. Посмотрите вокруг и назовите
мне хоть одну книгу, фильм или песню где
говорилось бы о чистом глубоком чувстве,
о стремлении подняться в небеса, а не
рухнуть в грязь низменных страстей.
Когда-то «Агата Кристи» спела: «Да, я
сытая свинья, я в грязной луже лежу». В
тот момент эти слова воспринималась как
едкая сатира, а нынче, увы, они все больше
похожи на окружающуюся нас
действительность. И она стала меняться в
тот момент, когда отменили цензуру. Это
был первый шаг в пропасть, куда мы падаем
который год, и, к счастью, пока еще не
достигли дна.
Цензуру
ругали всегда, и лучшие умы человечества
положили немало сил в борьбе с ней, ибо
она выражала не только и столько
интересы государства (хотя, безусловно,
была государственной системой), сколько
взгляды консервативной части общества,
которое хотело стабильности и покоя. Не
будем рассуждать о прогрессе и застое и
прочих высших материях, ибо это вопрос
философский, хотя следует заметить, что
иной раз чересчур резкий скачок
прогресса ставил человечество на грань
катастрофы (например, открытие
расщепления ядра и создание ядерного
оружия), а благотворный застой приводил
страны к последней черте (СССР или
древний Китай). Отметим, что цензура
являлась всего лишь инструментом
контроля.
До
появления книгопечатания цензуры, как
таковой, не было по причине того, что все
пристрастия в искусстве определялись
мнением образованной элиты, которая с
легкостью навязывала свои вкусы толпе.
Потому о Диогене мы помним только то, что
он искал Человека, а не то, как он
публично занимался мастурбацией. Таково
свойство родовой человеческой памяти:
она слегка (а иногда и весьма
значительно) романтизирует прошлое. Так
средние века в нашем представлении
остаются временами благородных рыцарей,
а не анемичных красоток с блохоловками в
руках.
Однако с появлением и
распространением книг, пусть даже
рукописных, человечество получило
возможность почти документально
запечатлевать мысли и события. И, самое
главное, тиражировать записанное. Тут и
возникает цензура. Сначала она была
церковной в рамках инквизиции. Это была
вынужденная мера, поскольку
возникновение еретических сект –
катаров и прочих – ставило под угрозу не
только догматическое христианство, но
существование человека как вида (см.
историю еретических сект). Затем цензура
стала инструментом в руках государства,
которое хотело контролировать
умонастроения граждан, то есть
превратилась в идеологическую подпорку
государства.
Это
так сказать официальная история. Она
весьма близка к истине, но все же… Что
такое государство? Кроме того, что это
аппарат подавления, это еще и форма
сожительства людей друг с другом. Какие
бы оно не несло отрицательные черты,
общество без узаконенных правил
существовать не может – превратится в
стаю диких зверей, живущих по праву
сильного (классический пример советские
зоны, или нынешняя российская армия).
Также
государство принимает и формирует
определенную мораль, то есть правила, по
которым живет общество. Вот тут, на мой
взгляд, важно понять, что они являются
усредненными, так что творческие люди
оказываются зажаты в тиски, из которых
им хочется любой ценой выбраться. Кто-то
эпатирует сограждан своим поведением,
кто-то тихонечко кропает вирши и
памфлеты, но все они стараются выйти за
назначенные средним большинством
пределы, рассказав о своих чаяниях как
можно большему количеству народа.
Помимо морали государство
также устанавливает и каноны искусства,
которые приемлемы большинством,
идеологически правильны и безопасны (для
государства). И за всем этим
уполномочивают следить цензуру. Здесь
есть смысл обратить внимание не на то,
что подавляется творческая свобода (это
понятно и так), а на то, что цензура (в
общем и целом, хотя надо понимать, что
исключения всегда существовали)
исполняет роль этакого фильтра,
способствующего жизнеспособности
общества. Казалось мысль странная, но…
ЦЕНЗУРА
И ИСКУССТВО
Творческий
человек натура нестабильная, склонная к
значительным перепадам настроения.
Более того, процент шизофреников,
самоубийц, сексуально-распущенных типов
и т. д. среди творческих личностей
чрезвычайно высок (особенно хорошо об
этом сказано у Г. Гессе в «Степном волке»).
И представьте, что будет, если вал своих
разрушительных эмоций они выплеснут на
неподготовленного наивного среднего
человека? Впрочем, представлять не надо.
Оглянитесь вокруг, включите телевизор,
подойдите к книжным прилавкам…
Так
что цензура, кроме идеологической
функции, всегда являлась и великим
Психиатром, защищающим обывателя от
красиво оформленного саморазрушение, к
которому творческий человек стремится
по определению. И если для него в
уничтожении собственной личности и
бессмертной души есть смысл –
высвобождающаяся энергия позволяет
творить, дает толчок к созиданию (парадоксальная
мысль, но вполне укладывается в закон
сохранения энергии), то для обычного
человека это всего лишь смерть в красиво
оформленной упаковке. В качестве
примера могу предложить почитать
неопубликованные рукописи Дмитрия
Писарева – такое
человеконенавистничество даже в
современной литературе надо поискать.
Причем шло все это не от природной
злобности, а от больного ума, так как сей
талантливый молодой человек был
психически нездоров. Но его вышедшие при
жизни подцензурные вещи восхитительны
– заставляют думать и помогают по иному
взглянуть на окружающий мир.
Хотелось
бы развенчать несколько мифов о цензуре,
которые нынешней оголтелой пропагандой
вседозволенности заложены в наши головы.
МИФ 1. О
всеобъемлющем оке цензуры
Поскольку
цензура всегда находилась в руках
государства, то она не могла быть
эффективной. Идею о неотвратимости
цензурного топора распространяло само
государство, дабы создать иллюзию
управления процессами в стране.
Если бы сей постулат был
неверен, то песенки Беранже, запрещенные
французским королем, не увидели свет в
печатном виде, роман Чернышевского «Что
делать?» так и остался бы рукописью, а
большевики не смогли бы печатать свою «Правду».
Кроме того, не надо забывать, что
самиздат существовал во все века. И
здесь цензура не могла ничего сделать,
как и политический сыск. Стоило задавить
одно издание, как возникало другое.
МИФ 2. О
вреде цензуры
Считается, что цензура
сковывает свободу творческого человека,
не дает развернуться его душе и позвать
всех в даль светлую. При первом
рассмотрении это действительно так,
потому что цензура, как уже говорилось,
основывается на среднем представлении
среднего человека об искусстве. В
результате все, что выходит за рамки
этой посредственности, должно быть
неминуемо уничтожено или запрещено. На
самом деле власть посредственности
вынуждает творческого человека мыслить
более изощренно, более оригинально и,
простите за нелитературный оборот,
более умно.
Чтобы провести свою идею
через рогатки цензуры (классическое
негативное выражение по отношению к
рассматриваемому предмету), автор
должен найти такую форму, которая
затуманила бы мозги чиновнику от
литературы, но привлекла бы обывателя
своей занимательностью. В результате,
демократические идеи романа «Что делать?»
облечены в форму эротической мелодрамы,
христианские размышления Михаила
Булгакова втиснуты в бытописание
послереволюционной Москвы, правда о
коллективизации – в «деревенский
семейный роман» «Касьян остудный» (автора,
к сожалению не помню, но впервые
опубликован он был в 1979 году).
Представьте, эти романы в условиях,
когда не было бы цензуры. Наверняка
придете к выводу, что являли бы пример
невыносимой нудятины, которая не
принесла бы авторам ни денег, ни славы.
Более того, пока существует
цензура авторы, мнящие себя исключением
из правил, должны работать над словом,
над сюжетом и прочая, прочая, потому что
любая шероховатость может стать поводом
для запрета. И результатом становится то,
что антиклерикальный «Тартюф» Мольера
смотрится вполне современно и сейчас,
хотя Жан-Батист писал пьесу
исключительно ради высмеивания
современных ему тенденций.
Стоит обратить внимание еще
на один аспект, который часто не
принимается во внимание или же
толкуется исключительно как негативный
– слежение за качеством. В виду того, что
цензура, как уже говорилось, является
выразителем посредственности, то любому
новатору, безусловно, трудно
протолкнуть свои произведения. Но… Не
менее трудно проталкивать свои творения
и графоманам. Даже советская
послевоенная цензура имела четкие
критерии качества, и откровенно
бездарных и стилистически не выверенных
произведений не выходило. Разве что в
угоду какой-то идеологической
случайности. Появление таких авторов
как Дарья Донцова (признанная самой
плохопишущей русскоязычной
писательницей по итогам сетевого опроса
– весна 2002 года) и Чингиза Абдулаева
является следствием отмены цензуры.
Кстати, в обязанности ЛИТов
входила чтение книг после печати, так
что за опечатки цензоры гоняли
издательства не меньше, чем за идеологию.
МИФ 3.
Об идеологической цензурной оценке
Безусловно, что цензура
всегда была идеологическим
инструментом. Однако стоит заметить, что
она была всего лишь одним из
многочисленных способом давления
государства на человека. Причем не самым
главным и весьма либеральным. В
противном случае не появились такие
антигосударственные произведения как «Путешествие
из Петербурга в Москву» Радищева, «Железный
поток» Серафимовича, «Конармия» Бабеля,
военные романы Алеся Адамовича, морские
романы Виктора Конецкого и многие
другие, которые при непредвзятом
прочтении всегда резко расходились с
официальной государственной политикой.
Другое дело, что большинство населения,
оглушенное пропагандой, не могло
взглянуть на эти творения по иному,
нежели в русле навязанной идеологии. Но
это вопрос уже не к цензуре, правда?
В данном случае цензура
скорее стояла на защите не столько
идеологической составляющей
государства, сколько на защите
общепринятой морали. Поэтому ни «Голубое
сало» Сорокина, ни романы Эдуарда
Лимонова, ни эпопея о придурковатом
Иване Чонкине не могли появиться в
советское время. Они разрушали не устои
государства, а мораль, обитающего на 1/6
части суши населения, которое верило в
идеалы семьи, свою непобедимость,
изначальную правильность разделения на
мужчин и женщин и т. д.
Кроме того, цензура
являлась еще и объектом, против которой
надо бороться. На этом многие, особенно,
так называемые политэмигранты, сделали
свое имя. Да и внутренние бунтари –
например, большинство советских рок-групп
80-х – во многом обязаны своей
популярностью именно цензуре. Однако ее
отмена, расставила все на свои места.
Прошлые кумиры вдруг оказались
несостоятельны, когда оказалось, что
бороться не с чем, можно свободно петь и
писать. Потребовались совсем другие
приемы и мотивы. А их-то у бунтарей и не
оказалось. Впрочем, это тоже тема
отдельного разговора.
ЦЕНЗУРА
ИЛИ ПОЛИТКОРРЕКТНОСТЬ?
Можно выступать против
цензуры, но нельзя отрицать того факта,
что она воспитывала у людей творческих
изощренность ума. Если даже Эзоп, когда
цензуры, в общем-то, не было, вынужден был
создать особый язык, то уж при
существовании официального аппарата
подавления язык полунамеков и аллюзий
действовал вовсю. С одной стороны это
ужасно – отсутствие свободы довлеет над
сознанием, но с другой – воспитывает ум
не только авторов, но и читателей,
которые вынуждены не просто думать, а
размышлять над прочитанным. Я уже не
говорю о вкусе, который цензура пусть
насильно, но все-таки прививала и
авторам, и читателям.
С
отменой цензуры стало можно все. Почти.
Дело в том, что цензуру заменили сразу
два контролера: вкус толпы и
политкорректность. Причем последняя
формируется в отличие от
государственных принципов цензуры не из
прагматического желание сохранить ту
или иную фазу общества, а по прихоти
отдельных политических или
общественных групп. В результате, для
американской литературы и
кинематографа характерно, чтобы среди
главных героев обязательно оказался
негр и женщина, даже если действие
происходит в 14 веке в мужской бане. Это,
конечно, пример крайнего абсурда, но в
нашей стране политкорректность
завоевывает все большую популярность.
Причем не только в издательствах, но и в
головах, потому что государственная
цензура была внешним фактором, который
можно и нужно было обойти. А вот
политкорректность это уже фактор
внутренний, так как он не навязывается
насильно, а воспитывается
из дня в день нынешними идеологами,
которые ушли из райкомов в ПР-агенства.
Они ненавязчиво уверяют, что
политкорректность это составляющая
морали, а не навязанное извне восприятие
бытия. Впрочем, это тоже отдельный
вопрос, который отчасти был рассмотрен в
моей предыдущей статье «Осознание
человечности». И уж совсем великолепно
раскрыт в «Поколении П» Виктора
Пелевина.
Если говорить о втором
контролере, с которым сейчас
сталкивается творческий человек, то
здесь ему приходится крайне туго.
Цензура четко обозначала границы, в
которых можно действовать, и главная
задача творца была эти границы обойти.
Теперь же он должен угодить вкусам толпы.
Тогда его будут печатать, показывать,
выставлять и т. д., не обращая ни на
качество, ни на его творческую
состоятельность. В редких случаях
творческий человек сам сможет стать
законодателем вкусов толпы, если он
создаст еще боле грязное, грубое зрелище,
чем то, к которому толпа привыкла.
Римские императоры были
правы, когда сформулировали принцип
народного счастья: хлеба и зрелищ.
Причем последние должны будить самые
низменные инстинкты, дабы толпа была
занята сама собой. Ни одно государство
не нарушало сей принцип, однако как-то
неожиданно получилось, что, как уже
говорилось выше, у власти оказывались
люди достаточно образованные, которые
со временем все меньше откровенного
скотства допускали в общественных
зрелищах. Да и цензура последний
столетий, как раз противостояла
созданию грубых животных забав, пусть
она порой и формировала филистерские
требования к искусству. В результате, и
толпа поневоле воспитывалась. С отменой
цензуры толпу вновь начали возвращать к
животному состоянию. Причем делали это,
порой достаточно талантливые личности,
но их умственные и душевные затмения, не
встречая фильтра, вырывались на волю.
Увы, отмена цензуры привела
к тому, что человек творческий остался
один на один со своей путаной, порой
весьма затемненной душой. Тонкий налет
культуры и морали (а для таковой
категории людей мораль не более чем
интеллектуальная игрушка, к сожалению)
не может сдержать ее порывы. Впрочем, эта
мысль верна и для всего остального
человечества. В противном случае, мы не
сталкивались с таким количеством мата
на улице и в литературе, оскорблениями,
порнографией, насилием и прочими
неприятными вещами, которые нас
окружают.
НУЖНА
ЛИ ЦЕНЗУРА?
Кто сможет на это ответить?
Подобные вопросы относятся к разряду
философских, о которых можно спорить до
бесконечности. Проблема заключается в
следующем: любая общность людей, которых
объединяет единая цель или убеждения,
рано или поздно вырабатывает правила
поведения, позволяющие хоть как-то
нивелировать разность темпераментов,
культурных, национальных и иных
традиций, чтобы быть вместе. И тот, кто
эти правила нарушает, подвергается либо
общественной обструкции, либо, если есть
человек или группа, способная взять на
себя ответственность, испытывает
давление с их стороны. То есть, налицо та
самая цензура.
Так что без цензуры (впрочем,
это слово можно заменить и другими, но
суть-то от этого не изменится) не
обойтись. Вопрос только в том, что лучше:
цензура общности единомышленников в
целом, или отдельных ее представителей (лидеров)?
В первом случае попытка придерживаться
принятых правил может перейти в свару,
которая в свою очередь может послужить
причиной развала группы. Во втором –
лидер становится узурпатором, против
которого начинают бороться наиболее «свободолюбивые»
члены объединения. История повторяется,
господа, не правда ли?
Может
быть, мои выкладки ошибочны. Даже
наверняка. Цензура есть зло, а
происходящее вокруг благо, которого я не
понимаю. Хотя мне страшно смотреть
телевизор и читать газеты, а еще
страшнее от мысли, что ЭТО увидит мой
ребенок. Может быть, мы доросли уже до
того, что над нами не надо держать
большую суковатую дубину цензуры. Может
быть…
Но,
иногда заглядывая в собственную душу (анализируя
собственные мысли – специально для
материалистов), я нахожу такие черные
пятна, что становится не по себе. Тогда
мне хочется, чтобы цензура была…
Дорогой читатель,
подойдя к зеркалу и глядя себе в честные
глаза, можешь ли ты сказать: все, что я
снял, написал, нарисовал, сказал, было
хорошо? Все сотворенное было создано
моей светлой стороной души и
предназначалось для Человека, а не
двуногого прямоходящего хищника? Все,
что сказано было моим друзьям и врагам
было правильно?
И если ты ни о чем
не пожалеешь, то ты счастливый человек…
1999-2002.
|
