|
Владимир
Караковский ИСТИНА
(Рассказ, 2000 - 2001)
В тот день на
Московской Кольцевой автодороге было,
что называется, шумно. Возле входа на
оптовый рынок в тесной недовольной
толпе стояли двое ничем не
примечательных рабочих дорожной
бригады и стреляли сигареты.
— Прикурить есть? — спросил один из них
у случайного прохожего.
— Конечно!
— …Ага, спасибо. – Они уставились друг
на друга.
— Ты ищешь то, что и мы? – спросил
прохожий, как будто что-то припоминая.
— Ага…ну…видимо, это оно есть.
— Тогда пойдем.
— Да, конечно.
— А как же работа? – вмешался в разговор
второй рабочий.
— Скажи всем, что я ушел… ушел с работы.
– ответил его друг, отчего рабочий
тяжело вздохнул и, потупив глаза в
асфальт сказал:
— Ну, тогда прощай!
— Прощай!
И с этими словами друзья разошлись в
разные стороны. Один в сторону завода,
другой вместе с прохожим к придорожному
магазину.
— Саша – представился прохожий.
— Павел.
Из магазина вышло пятеро человек.
Удивительное сходство четырех из них по
внешнему виду (а в дальнейшем, как можно
было заметить, и по характеру) поражало
Павла. Все они были примерно средних лет.
Пятый же являлся хоть и не дряхлым, но
уже стариком. Однако всех их, включая
рабочего и прохожего, объединяла
блаженная улыбка на лице.
— Они с нами – объяснил Саша. Молодые
представились (при этом Павлу
показалось это знакомство каким-то
однообразным и серым):
— Коля
— Павел.
— Коля.
— Павел.
— Коля.
— Павел.
— Коля, имени можешь не называть я уже
его запомнил.
— Павел…Петрович.
Старик же как будто бы даже припрыгнув (хотя
и не припрыгнув) и даже захихикав (хотя и
не захихикав), протянул руку и сказал:
— Прохор Филлипыч. Дай чирик на пиво.
— Павел. А чирика нету.
— Ну, пошли? – обратился ко всем Саша.
В дальнейшем все шли молча, только один
раз, когда из-за страшных высоких домов,
на которых было написано «РАЙОН
СЕВЕРНОЕ МЕДВЕДКОВО», стало выходить
яркое солнце, Прохор многозначительно
сказал:
— Вот оно… солнце светит нам в спины,
значит мы на правильном пути.
Весь день они шли и шли вдоль кольцевой
дороги, лишь иногда останавливаясь на
короткое время, чтобы отдохнуть. Начало
смеркаться, надо было искать место для
ночевки. К счастью неподалеку, под
мостом, находилась знакомая Прохору
Филиппычу автостоянка, где жил его
старый друг.
Было уже темно, но машины на кольцевой
здорово освещали дорогу, и группа без
особого труда добралась до стоянки.
Здесь было тихо, несмотря на шумевшие
вверху машины. Неожиданно из-за спящих
автомобилей выпрыгнуло здоровое
волосатое чудовище.
— Стой, кто идет!
— Это мы, Грендель.
— А Прохор, ты што ль?
— Да.
— Ну проходи, проходи, старина
Чудовище снова скрылось в темноте;
послышался звук открывающейся двери.
Все вошли в комнату.
Для такого огромного чудовища всё
должно было быть несколько больше, чем
для человека. Именно поэтому друзья
почувствовали себя карликами. Большой
высокий стол, широкая приземистая
кровать, мирно спящая в углу собака с
тремя головами и змеей вместо хвоста (ее
звали Цербер) – все это, конечно же,
показалось Павлу необычным, в отличие от
всех остальных, которые были здесь
неоднократно. Однако Павел был уверен,
что все это так и должно быть, потому что
все это приведет его (и не только его) к
желанной цели. И не один он так думал, все
были уверены в этом.
Вечер показался Павлу божественным. Всю
ночь они молча играли в карты и слушали
Баха, не забывая при этом подпитывать
свое настроение вином. Казалось, что
вечер этот бесконечен, что время не
властвует над этой маленькой, но уютной
каморкой. Но к всеобщему сожалению, за
окном уже светало, тем более Бах устал
играть и выключился. От неприятного
щелчка кнопки магнитофона Цербер
недовольно закряхтел и, зевая на ходу,
уперся одной из голов в ногу хозяина.
Грендель стал ласково гладить собаку за
ухом.
— Ну что ж… мне скоро на работу! –
сказал он. Эта фраза была так неприятна,
что показалась Павлу даже хуже щелчка
кнопки.
Гости вышли. Да, на шумной холодной
кольцевой неприветливые люди
беспрерывно ругались из-за нарушений
правил дорожного движения и, уж конечно,
не слушали Баха и не пили вина. Впрочем,
друзья нисколько не огорчились утренней
суматохе, потому что были уверены, что
именно эта дорога приведет их к истине.
Так что улица показалась им сладкой
карамелькой, как в детских
воспоминаниях.
С одной стороны была однообразная серая
дорога, с другой – открывались иногда и
красивые виды. Но рассказывать я про них
не буду, потому что читатель уже
приблизительно представляет их себе,
вот и не будем забивать ему голову
ненужной информацией. Лучше поговорим
про голову Павла.
В голове Павла кружился Бах, медленно
переходящий в джаз, а затем и вовсе в
полную абстракцию. В конце концов,
абстракция стала уже совсем неприятным
сумбуром, который, впрочем, вскоре
самоуничтожился. Осталась лишь все та же
однообразная серая дорога, занесенная
порошей. Постепенно поднималась метель,
из-за чего идти было все сложнее. Ветер
жестоко бил острым снегом сначала всех
Николаев, а потом и остальную часть
группы. При каждом новом порыве ветра
Николаи одинаково мелодично стонали и
нецензурно выражались. За тем обычно
жаловался на погоду своим басистым
голосом Прохор Филиппыч. Такая
складность (складчатость, прокладка)
голосов звучала вполне
жизнеутверждающе, и поэтому все пошли
гораздо бодрее и веселее. Так прошел
целый день, пока к вечеру команда не
наткнулась на какую-то заброшенную
шахту, походившую больше на приполярную
пещеру раннего неолита.
— Я думаю здесь лучше, чем на улице! –
подумал Саша и все мысленно с ним
согласились. Сначала в пещере было темно,
но потом кто-то включил свет. К счастью
лампочки еще не успели перегореть.
Внутри было сыро, хотя и красиво: кругом
красовались древние известковые
сталактиты и сталагмиты.
— Смотрите! – заметил Павел ржавые
рельсы уходящие в крутой поворот.
Вскоре, идя по рельсам, они наткнулись на
повозку, до краев наполненную углем, на
котором сидел грустный гном, евший ярко-зеленое
яблоко.
— Ну что грустишь? – сострадающе
обратился к гному Прохор Филиппыч.
— Белоснежку жду. – вздохнул в ответ
гном.
— Да пошли ты ее к черту! – не выдержал
Саша.
— Я ей это и сказал, так она улетела в
Голливуд на съёмки.
— Ну и черт с ней! Грустить-то незачем.
Правильно?
— Правильно-то оно, может быть, и
правильно, так ты лучше у автора спроси,
зачем он меня посадил в эту сырую
страшную пещеру.
— Да лучше не надо, а то еще скормит нас
черным драконам или еще чего хуже. Так
что мы пойдём уж лучше.
— Рельсами вам дорога!
— Спасибо, прощай!
— Прощай.
И группа двинулась дальше.
Шли по пещере они, на удивление, недолго,
поскольку недалеко находилось метро,
куда, в конце концов, и пришла команда.
Около входа в метро задумчиво стояла
контролерша, евшая такое же зеленое
яблоко, что и гном.
— Так, значит. Пропущу, если предъявите
документы, или сырокопченую колбасу, или
деньги, сколько есть, или «Орбит»,
желательно без сахара, или татуировку в
виде спящего в обнимку с Святополком
Окоянным Ярослава Мудрого на внутренней
стороне сигмовидной части большой кишки…
Саша неодобрительно посмотрел
заговорившуюся работницу и громко
сказал:
— Пошли, она еще долго будет болтать.
Все согласились с Сашей и быстро
проскочили не перестающую говорить
работницу. Почему это место называлось «метро»,
никто из команды так и не смог понять,
поскольку, миновав контролершу, они
оказались в шумном прокуренном баре, где
неприятные люди истерично смеялись и
танцевали под неприятную музыку какой-то
неприятной группы, в составе которой все
до единого были такие же неприятные
музыканты. Один из этих неприятных людей
подошел к Прохору Филиппычу и сказал:
— Я хочу быть с вами!
— Как звать тебя – спросил старик.
— Евсевий Яров.
— Пошли.
— Там выход! – хором ответили Николаи и
команда двинулась по этому направлению.
На улице было как всегда холодно. Из-за
высоких небоскребов выходило солнце,
освещая обрыв, на котором стоял бар. На
краю обрыва в низ, свесив ноги скучающе,
смотрел грустный мотоциклист, на чёрной
кожаной куртке которого на спине были
нарисованы ангельские крылышки.
При виде людей байкер весело подошел к
команде.
— Привет, я работаю на Бога, никто не
желает на экскурсию по раю?
— Нет, спасибо, ты нам лучше дорогу на
кольцевую покажи. – сказал Евсевий.
— А! Это вниз по склону.
— Спасибо! – улыбнулся Саша и прыгнул с
обрыва в туманную бездну. Все
последовали за ним. Все последовали за
ним.
— Не хотите рекламный листок с
телефоном моего Бога? – спросил байкер у
Павла.
— Зачем?
— Ну, у нас на экскурсии есть истина и
еще много интересного.
— Ну вот, дожили… теперь и Бог
занимается рекламой. – с отвращением
заключил Павел и прыгнул за всеми.
— Ему просто не хватает денег на ремонт
облаков. – крикнул вслед Павлу байкер.
Вскоре они плавно опустились на землю, а
точнее на крышу придорожного магазина,
стоящего около кольцевой.
В дальнейшем день прошел хмуро; больше
всего утомляли тяжелые рюкзаки с
продовольствием (пиво и сухарики), белый
надоедливый снег и жестокий ветер.
Павлу было скучно, надо было с кем-нибудь
поговорить.
— Кем думаешь стать, когда дойдем? –
обратился он к Саше.
— Скорей всего, мультяшным героем,
который будет каждую серию есть
ананасовый торт и после умирать от… да
от чего угодно: от счастья, например, или
от неблагодарного мира.
— А зачем умирать?
— А чтобы потом гордиться друзьям, что
такой вкусный торт я ел первый и
последний раз в жизни. Гордыня – это
лучшая сладость, хоть и не ананасовая, но
все же сладость жизни. А ты?
— А я, наверное, буду молодой березой, ну
или дубом, который будет стоять у окна
спальни красивой девушки.
— Ха, хороший выбор – усмехнулся Саша –
Но ведь девушка когда-нибудь состарится!
— Я к тому времени дорасту до следующего
этажа, где будет окно спальни еще более
красивой девушки.
— Да ну, все это пошло! – вмешался в
разговор Прохор Филлипыч – Вот я лучше
буду стариком-богачем, сидящем у себя в
кабинете, смотрящим в окно, курящим
трубку и играющим в азартные игры.
— А мы будем поэтами! – хором ответили
Николаи.
— Да вы хоть знаете, что это за люди? –
усмехнулся Саша.
— Конечно, это те люди, которые вечно
пьют и тыкают ручкой в чистый листок
бумаги, перебираясь то из подвала на
чердак, то от друзей к подругам, то от
соседа к жене (не обязательно своей) и
наоборот.
— Это еще что! – сказал Евсевий – Я вот
буду панком, буду бить ментов, хлестать
самогон, материться, где угодно и когда
угодно, забивать косяки… а потом возьму
и уйду в монастырь!
— И что ты там будешь делать? –
удивленно спросил Паша.
— Я вот тоже думаю. Либо то же самое (вот
только ментов там будет сложно найти),
либо перед Богом грехи замаливать буду.
— Надо будет где-то переночевать,
сегодня ночью будет холодно! – объявил
Прохор Филлипыч.
Уже темнело. Не далеко от кольцевой
стояли недавно заселенные высотки, на
крышах которых виднелась вездесущая
надпись «РАЙОН СЕВЕРНОЕ МЕДВЕДКОВО». В
них-то они и решили переночевать.
С первыми тремя квартирами им не повезло:
в первой на них напала сумасшедшая
старуха, кидающаяся своими кошками, во
второй шло закрытое заседание совета
министров (где, кстати, помимо решения
проблем российской экономики, шла
дегустация спиртных напитков) и их
просто не впустили за отсутствием
пропусков (татуировки в виде спящего
Ярослава Мудрого в обнимку с
Святополком Окоянным на внутренней
стороне сигмавидной части большой кишки
или бутылки водки для дегустации), а в
третьей только начал работать платный
туалет, где спать было просто неприятно (конечно,
из-за неприятного запаха свежей краски).
Так они подошли к невзрачной обгоревшей
двери, на которой было отчетливо
написано:
«СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ТЕХ, КТО ИЩЕТ ИСТИНУ.
Прием с 6 до 9 (вечера или утра, мне все
равно)
БЕЗ СТУКА ДВЕРЬ НЕ ВЗЛАМЫВАТЬ!»
Прохор Филлипыч осторожно постучал в
дверь. Открыл человек средних лет (по
крайней мере, у него на майке было так
написано), с густой черной бородой и
усами (по крайней мере, у него на штанах
было так написано). Звали его Феодосий
Всемирнов-Пфальберг-Тренин-Беренговский
(судя по татуировке на правой руке). Вся
квартира состояла из темного коридора и
двух невзрачных тесных комнат. Одна из
них принадлежала лично Феодосию. Она
состояла из большого стола, стоящего
посреди комнаты и усыпанного всякими
скрепками, листочками, кнопками и
прочими важными мелочами. Стены комнаты
мало чем отличались от поверхности
стола, они так же были полностью
заклеены разнообразными заметками,
картинками, расписаниями и многим
другим. Феодосий указал гостям на
соседнюю комнату (где команда и должна
была переночевать), отличавшуюся от
предыдущий только отсутствием стола и
свободными стенами с ободранными обоями.
Пришла поздняя ночь. Улицу освещала луна,
подвешенная на фонарный столб. Все легли
на твердый, как лед, и холодный, как снег,
пол, однако, никто не хотел спать.
— Чувствую, болит живот - значит, скоро
дойдем. – задумчиво сказал Саша.
Спустя некоторое время из соседней
комнаты послышался шум. Команда
осторожно вышла из комнаты. Оказалось,
что Феодосий просто освободил место на
столе, сбросив на пол небольшую часть
вещей, чтобы написать очередной режим
дня. Выглядел он примерно так:
1. Повесить на стенку режим дня.
2. Повесить, не задев другие режимы.
3. Посмотреть в режим дня.
4. Отойти от режима дня.
5. Подумать о режиме дня.
6. Прекратить думать о режиме дня.
7. Уйти заниматься другими делами (например:
написать режим ночи).
Написав режим, он торжественно подошел к
стене и внимательно стал рассматривать
прикрепленные листочки, тщетно пытаясь
найти незакрытое место на стене. Наконец,
спустя несколько минут, он торжественно
подошел к соседней стене, не найдя на ней
нужного места, он так же торжественно
перешел к следующей стене, затем к
следующей. Посмотрев на режим дня, он
почесал за затылком, на мгновение
задумался и снова подошел к первой стене.
На этот раз Феодосий стал примерять
листок к стене, однако, это не помогло
найти ему так нужного свободного места.
И обойдя, таким образом, все четыре стены,
он снова остановился, посмотрел на режим
дня, потом на стену. Затем, усмехнувшись,
медленно и устало оперся на стол,
вздохнул, снова почесал за затылком (еще
усерднее, чем прежде), и нерешительными
осторожными шагами снова подошел к
первой стене. Опять же не найдя на ней
свободного места, хозяин тяжело
вздохнул, немного постанывая. Лицо его
приняло озабоченный вид. Вдруг он резко
отбежал от стены, присмотрелся и резко
метнулся ко второй стене. В очередной
раз не найдя на ней свободного места, он
метнулся к третьей, потом к четвертой.
Такие метания от стены к стене
становились все быстрее и
непоследовательнее (то есть от первой к
третьей или от второй к четвертой),
сопровождалось это все большим
покраснением и потением лица,
изныванием и недовольством Феодосия.
Наконец, тяжело дыша, он снова оперся на
стол, и тут гости впервые услышали его
басистый грубый голос, который был
сначала понятным единым монологом, но
который постепенно переходил во все
более неожиданные и отдельные фразы и
предложения:
— Да, что же ты будешь делать? Вот беда!
Глупо как-то мучиться от такой мелочи. Ха,
вспотел даже, фуф…Да нет же, здесь
наверняка есть свободное место, ну не
может быть, чтобы здесь не было
свободного места. Не может, не может…
Глупо, ужасно глупо, но почему глупо?
Ведь это наверняка обычная повседневная
социальная проблема, относящаяся ко
всем людям в мире. Возможно это даже
внутриличностный конфликт или даже
межличностный: между мной и режимом дня
или между режимом дня и стенами, а я…я их
подстрекатель…да, да, наверное.
Подождите-ка, конфликт конфликтом, но
свободное место-то надо найти. Я,
наверное, невнимательно смотрел. –
Феодосий встал на стол и начал кружиться
вокруг своей оси, нервно осматривая
стены. – Ну, ну-у-у-у, где же ты, свободное
место, ну-у-у-у, черт, черт! я знаю точно,
здесь есть свободное место, если в мире
есть свобода, то и здесь есть свободное
место. Ведь я, я не хочу конфликта с этими
стенами. Конфликт – это война, точно,
война. Я не хочу войны, я всего лишь хочу
свободное место. Да, свободу, я ее
заслужил! Ну, вы понимаете, мне нужна
свобода, свобода… - на этих словах
хозяин от постоянного кружения, потерял
ориентацию и упал на пол, сильно ушибив
колено. Держась за ногу, он продолжил,
ещё более разгоряченно: – Ага, значит,
войны хотите? Да? Ну ладно, я вам покажу
войну, вы узнаете, что такое война! –
Феодосий, громко крича, бросился на
стены и стал срывать листовки. – Видите,
видите – это война! Видите сколько жертв,
крови, горя, дыма, дым…взрыв…боль…а-а-а,
больно!!! Нет, я одержу победу! Свободу!
Свободу мне, свободу населению, партиям,
правительству, свободу миру, свободу
всем! Вот солдаты, они идут в дым, взрывы,
взрывы, они мертвы, вот она кровь, горе,
боль, вот, вот, вот. Видите, что вы
наделали, видите кровь, боль, горе, дым,
взрыв! Вся Земля горит! Космос, спокойный
космос, он сдавливает нас, боль, это хуже
крови, где же свобода, где? А? Космос,
стены, я вас спрашиваю. Где!?
Бесконечность! Нет, мне нужно очень мало,
очень, оно совсем маленькое, свободное
место, и все, все. Оберните в подарочную
упаковку, что? Нету? Ну, тогда просто… -
Феодосий зарыдал.
Неожиданно стены начали трястись,
дымиться, трескаться и, наконец, падать.
Сначала спустился туман, но потом
постепенно начал рассеиваться. Наконец,
показались деревья, обгорелые деревья,
под которыми лежали мертвые люди в
красивых позах, с улыбающимися от боли
или от счастья лицами, умершие за
свободу. Где-то далеко еще доносились
взрывы, но здесь битва уже закончилась. В
ничью пользу — так как пользы от этого
не было никакой. Мутное солнце вышло из-за
пороховых туч и осветило землю. Вдалеке
показался Кремль, красный, каким мы
обычно его привыкли видеть.
— Ну, конечно, должно быть, мы ходим по
Кольцевой, то есть, вокруг нашей цели, а
цель — она внутри, в середине, а середина
– это Кремль! – Вдруг подумал Паша и
почувствовал какое-то душевное смущение.
Туман стал рассеиваться, а за ним и трупы,
деревья, солнце и Кремль.
— Бежим скорее, нам нужно в Кремль. –
скомандовал Паша и все побежали к
красным башням. Однако, Кремль не
собирался их ждать и уже почти исчез.
— Нет, нет!!! – кричал Паша.
— Опоздали – с сожалением заключил
сбавляющий скорость Саша, хотя это уже
был не Саша, а мультяшный герой. Паша
резко остановился и выпучил на него
глаза. Из рук Пашиных росли молодые
зеленые ветки.
— Это же истина! Сашка, истина! Истина!
КОНЕЦ.
|
