|
Марина
Куновская
РАССКАЗ
ДЛЯ УЧИЛКИ
(Рассказ)
Все
сколько-нибудь стоящие мужики, боевые
парни и девки и даже несколько баб нашей
деревни в пятницу вечером собираются у
Глебова нужника. Мы приходим сюда не
ради удобства отправления естественных
нужд - в этом смысле сортир вполне
обыкновенный. Но есть здесь какая-то
тайная сила: не выпив ни грамма, мы
всякий раз начинаем улетать.
Первым
чувствует что-то кривой Пахом, плюгавый
мужичонка без левого глаза, за свои
сорок лет даже не освоивший устройства
двигателя трактора "Беларусь". Он
распрямляется, глядит единственным
правым куда-то поверх голов и произносит
что-нибудь такое:
- В
художественном авангарде, господа, нет
настоящей жизни. Возьмите Казимира
Малевича и его "Черный квадрат". Где
вы видели в нашей среде обитания что-либо,
похожее на абсолютно равносторонний
прямоугольник? Природе свойственна
округлость, и противостоять этому
правилу - значит идти против самой
природы и обрекать себя на непонимание
окружающими.
Спросите
вы у Пахома днем в огороде, что есть "Черный
квадрат" - он посмотрит на вас
прозрачным взглядом и в лучшем случае
подумает, что вы обознались. Откуда ему
знать такие вещи? Но здесь он говорит, мы
слушаем, и нам тоже все кристально ясно.
Лешка с мехдвора обычно сразу лезет на
рожон и начинает возражать:
- В
авангарде, Пахом Семеныч, есть
онтологическая правда. Человеку важна
не только природа вокруг, но и
возможность трансцендентного рывка за
пределы привычного. И ежели
импрессионисты стремились как бы
слиться с природой, то Малевич вслед за
ними был просто жизненно необходим. Если
вы помните, он и сам некоторое время
творил в импрессионистическом духе, так
что ни на что не похожий черный квадрат
был закономерным этапом и его
собственного творческого развития. Ведь
что лучше выражает прорыв в иную
реальность, как ни вещь, прямо
противоположная привычной среде?
Лешка
по-своему парень толковый: поставь ему
ящик водки - из мотоцикла комбайн
соберет. Но по гуманитарной части у него
всегда было плохо, и когда мужики на
работе курят и базарят за политику, он
чаще всего молчит, поскольку связно
рассуждать не может и с трудом
выговаривает даже слово "президент".
А у Глебова нужника - откуда что берется?
И про Малевича, и про Канта, и про
перспективы введения земства, и даже про
корни коммунистической идеологии в
народном сознании.
Есть
у нас и ученая дама, Женька, что работает
в клубе уборщицей. Пока Пахом с Лешкой
обсуждают главный предмет спора, а
прочие поддерживают то того, то другого,
она скромно молчит и вяжет очередной
носок для кого-то из одиноких дедов,
которые взамен снабжают ее зеленью с
огорода. Но потом, когда страсти
накаляются, так что вот-вот мужики
схватятся за грудки, а бабы за волосы,
она поднимает взор и произносит что-нибудь
отвлеченное, так что мы сразу видим
предмет с другой стороны. К примеру, в
разговоре про Малевича, когда Пахом уже
обозвал того масоном, нарушающим
равновесие истории, Женька высказалась
так:
-
Господа, законы жизни, наверное, не
совсем такие, как мы с вами себе
представляем. Может быть, с иной точки
зрения "Черный квадрат" и какой-нибудь
цветок на клумбе - вещи совершенно
равнозначные, поскольку произведены
одной и той же творческой силой.
И
здесь мы, натурально, начинаем
рассуждать о законах жизни вообще. Такие
слова, бывает, говорим - мороз по коже.
Спорим круто, но до драки дело не доходит
- в худшем случае, обзываем друг друга
ортодоксами и еретиками. Я тоже иногда
произношу что-нибудь, чего от меня никто
не ждет. Вот, помню, когда спорили про
современный литературный процесс, вдруг
пришло в голову, что Акутагава и наш Адам
Глобус черпают свои сюжеты из одного
источника. Все присмотрелись - и правда,
из одного. А теперь спроси ты меня, кто
такой Акутагава...
Только
на Глебову вдову, Авдотью Никитичну,
тайная сила этого места никак не
действует. Часов в восемь она выходит,
чтобы воспользоваться нужником по
прямому назначенью (мы-то себе такого
кощунства никогда не позволяем). Еще от
калитки огорода кричит: а ну, кыш,
бездельники, парткома на вас нет. Мы,
конечно, расходимся: во-первых, чтобы не
ссориться окончательно и снова придти
через неделю, во-вторых, время позднее,
пора скотину кормить.
Ну а
сегодня я сижу здесь в одиночестве,
ночью, и записываю этот рассказ. Дома мне
наши споры ни в жисть не вспомнить, а,
бывает, охота. Поговорить не с кем - до
пятницы еще три дня - приходится писать.
На выходные приду в клуб, зачитаю - то-то
учителя из школы, что мне двойки по
литературе все десять лет ставили,
удивятся. Они-то ни во что такое не верят.
|
