|
Людмила
Одинцова
НЕ
ЗНАЮ
(Проза)
Я
не знаю, можно об этом писать или нет. Я
не знаю, стоит об этом писать или нет.
Имею ли я право. Но я сама говорила, что
иногда нет иного способа справиться с
болью.
Я
стою в холле одного из отделений
городской больницы и смотрю на свою
подругу. А она смотрит с больничной
койки на меня. Я шепчу: «Привет», и она, с
трудом разлепляя спекшиеся
губы, отвечает: «Привет». Я присаживаюсь
на край кровати:
-
Ты как?
-
Ничего.
-
Что ж ты так?
-
Да вот так. То в дерьмо, то в Красную
Армию.
-
М-да…. Меня твоя бабушка напугала,
что ты здесь и вот так… Я срочно звоню
второй подруге: «Ты как? У тебя все в
порядке?», а ее мой бывший на концерт
водил, представляешь?
-
Ага, смешно, - вздрагивающая
улыбка непослушных губ. На том, во что
превращено ее лицо, белые зубы
выделяются особенно ярко.
-
Это ты так на море съездила?
Кивок.
-
Это твоя… личная жизнь так …
закончилась?
Еще
кивок. Взгляд смазывается, лицо искажает
гримаса, Лена прячется под простыню и
жмется ко мне как больной ребенок.
Подходит санитарка: «Что тут у нас?». «Прячется,
- говорю, - нет ее здесь». Старушка
печально улыбается и отходит.
Взлохмаченная
грязная голова с обезображенным
кровоподтеками лицом выныривает из-под
грязно-розовой скомканной простыни,
взгляд проясняется.
-
Хорошие штанишки, - она теребит меня
за штанину.
-
Да, - улыбаюсь, - еще мамины, в Питере
шили 25 лет назад.
-
Хорошие штанишки, - жест повторяется,
и мне становится не по себе.
-
Ты что-нибудь хочешь?
-
Нет.
-
Тебе что-нибудь принести?
-
Нет. Там Аня приходила, принесла
фрукты, - взмах рукой в сторону табуретки
у изголовья.
-
Тебе что-нибудь дать? Тут яблоки,
груша, банан, апельсин?
-
Нет, - слово обрывается в стон, она
корчится на кровати, запутываясь в
одеялах.
-
Давай перестелю?
-
Нет, - она
ожесточенно мотает головой и снова
натягивает простыню на лицо.
Фрукты. Это от
фруктов такой жуткий сладкий трупный
запах, перебивающий больничную
специфику. У меня начинает кружиться
голова. Когда она снова появляется на
поверхности, я глажу ее по щеке:
-
У тебя что-нибудь сломано?
-
Нет.
-
Больно?
-
Да….
-
Держись. Уголовное дело завели?
-
Нет.
-
Ты писала заявление?
-
Нет.
-
Будешь?
-
Нет
-
Почему?!
-
Нет.
Она
снова прячется и перестает меня
воспринимать. Она считает вслух, стучит
рукой по стене, вяжет что-то в воздухе
непослушными пальцами с грязными
обломанными ногтями.
На
ломких ногах неверными широкими шагами,
еле сдерживая подступившую тошноту, я
выхожу в коридор, где меня подхватывает
мой любимый, я почти бегом спускаюсь по
лестнице, вылетаю во двор приемного
отделения и на глазах удивленных
посетителей резко сажусь на корточки,
хватая знойный летний воздух пересохшим
ртом.
Не
могу, не могу, не могу. Так нельзя, так не
может быть. Но так есть. Она лежит там с
сотрясением мозга, с жуткими гематомами
и следами удушения на шее,
каряя радужка неотличима по цвету от
залитых кровью склер, и глаза кажутся
двумя бездонными провалами. Ее сознание
спутано, шоковое состояние за пять дней
превратилось в скользящий по краю иного
мира полуявь-полусон. Боль физическую
она уже не разделяет с душевной. Больно.
Мне – больно, а
ей…. Я не знаю таких слов.
Уголовное
дело, конечно, завели. По факту нанесения
тяжких телесных повреждений. Возможно,
что там фигурирует и что-то еще, о чем я
не могу не думать, предполагая самое
худшее, но не могу произнести это вслух.
Почти физическое ощущение сломаности,
зияющей раны.
Я
знаю, что могут сказать и скажут: «Зачем
было так рисковать, неужели инстинкт
самосохранения так заглушен?». Я не буду
объяснять. Потому что ничто теперь не
может объяснить и оправдать того, что с
ней сделали. Бесконечен поток желтой
прессы, описывающий подобные ужасы,
смакующий подробности. Разве читая эту
грязь, кто-то видит за ней то, что видела
я? Нет, случай моей подруги не попадет в
газеты. И слава Богу. Потому что эти
вопли, сотрясающие воздух: «Кошмар,
садисты, извращенцы, наркоманы!», -
бесполезны и ужасны сами по себе.
Я не
знаю, чем закончится эта история. Я
просто не могу уснуть, потому что вижу ее
лицо, и взгляд из-за той стороны стекла.
Я
хочу спросить, но некого. Я хочу кричать,
но разве услышат меня, если не услышали
ее? Я беспомощна, так же как и она, перед
чужой вседозволенностью и страстью к
истязательству.
Может,
вы сможете мне объяснить, как такое
может быть?! Да, я знаю, нервы, эмоции, все
понятно, и теперь надо как-то жить дальше.
Кто-то даже сможет мне сказать, как ей
жить дальше. Психологи, психиатры…. Ее
переведут в психиатрию, я знаю, с ней
будут работать. Возможно, у них что-то
получится, я поставлю за это свечку, хоть
я и неверующая. Только скажите, что,
обязательно получать такой жизненный
опыт по чужой мерзкой прихоти, чтобы
потом учиться жить с этим в душе и в
памяти? Почему такое возможно? Почему?….
Был
такой фантастический рассказ, как
землян не взяли в сообщество разумных
рас, потому что
земляне убивают друг друга. Мы все еще
неразумны. Мы даже хуже зверей. Я только
не понимаю, почему?
Я не
знаю ответа. Не знаю. Не знаю.
P.S. Это не литературное произведение.
И даже не документальное, хотя все
описанное выше – реальные факты, только
имена изменены. Это даже не произведение.
Это крик.
Извините,
если не вовремя. Я не знаю, можно ли об
этом писать…..
|
