|
Владимир
Караковский ПУШКИН
- НАШЕ КОЕ-ЧТО
(Сборник
рассказов, 2000 - 2001)
ХЛЕБ
# КАША # ВЕСЁЛЫЙ
ПЕТРОВ # ДУЭЛЬ # ЮНОСТЬ
ПОЭТА
ХЛЕБ
Дорогие
ребята!
Московский
Городской Фонд Детской Психиатрии «Хлеб
— всему голова» проводит программу
комплексной патапсихологической
диагностики «Помоги себе сам». В связи с
этим вашему вниманию предлагается ряд
несложных заданий.
Проведем
увлекательный эксперимент для учеников
девятого класса, способствующий в
будущем преодолеть трудности тяжелого и
непривлекательного социального
функционирования, добиться успехов в
учебе, работе и личной жизни.
Условия
задачи: недоеденный обед, прокисшие щи,
проклятый кашель, раздражительные
родители, спальный район, склонность к
самоубийству, мало друзей в классе и т. д.
Что
же делать в таких случаях? Конечно, можно
попытаться избить старшую сестру или
швырнуть гнилое яблоко на голову
директора школы, который сегодня, как и
вы, не в очень-то хорошем настроении и,
конечно, тоже попытается швырнуть в вас
тем же яблоком. Но есть и более простые
способы победы над реальностью,
способные улучшить ваше настроение, а
также развить наблюдательность и
сноровку. Возьмем, к примеру,
заплесневелую корку хлеба и бросим её с
балкона на улицу, но не с шестнадцатого
этажа, а с первого, для того, чтобы было
лучше видно.
Вопрос:
С вами-то все понятно, но что, по вашему
мнению, ждать от корки хлеба, неожиданно
для себя попавшей в окружающую среду?
Решение
№1. Первая нормальная реакция природы
на появление чужеродного тела,
обладающего пищевыми свойствами:
появление стаи птиц с последующим
поглощением части объема чужеродного
тела. Далее решение №1 резко перерастает
в решение №2.
Решение
№2. Появление конкурента по
природному симптомокомплексу — глупого,
вшивого и лохматого кокерспаниеля Дюши.
Попытка эмпирической апробации объекта
без должного теоретического
обоснования оканчивается неудачей.
Блюющий во все стороны Дюша, удивляя
своим поведением случайных прохожих,
отходит в сторонку и громко падает в
овраг (дальнейшие его перемещения
прерваны решением №3).
Решение
№3. Появление, так сказать, ещё одного
конкурента — мало того, что глупого,
вшивого и лохматого, так ещё вечно
пьяного и небритого Доброго Соседа Коли,
обитающего, как правило, на чердаке
соседнего подъезда. Посвятив всю свою
жизнь осушению окружающей среды, он и
сейчас идет с сосудом пресловутой
жидкости, покачиваясь и неверно стоя на
ногах, но зато — с чувством ежедневно
выполняемого долга. При приближении к
чужеродному телу на лице Доброго Соседа
Коли отображается опознание объекта и
желание немедленно его присвоить к
прочей личной собственности. Впрочем, в
ходе подробного осмотра тела, намерения
Доброго Соседа Коли неудержимо меняются,
после чего объект возвращается в более
естественную для себя среду обитания (выберите
правильный ответ: а) помойка; б) приемный
пункт стеклопосуды; в) крыша; г) другая
корка хлеба; д) Государственный Театр
Советской Армии; и т. д.).
Решение
№4. Возвращение чужеродного тела в
первоначальное состояние покоя.
Немедленный переход к решению №1, в
результате чего все пищевые возможности
объекта исчерпаны, а его объем перенесен
в брюшную полость пернатых, вызывая
удовлетворение и сытость. Дальнейшая
трансформация объекта происходит за
пределами поля зрения, а, следовательно,
не входит в задачу исследования.
Вывод:
все четыре решения правильны и съедобны;
выбор их зависит от эмоционально-психологического
состояния субъекта, что выражается в
особенностях его повседневного
поведения в естественной среде.
Дорогие
ребята! Присылайте нам свои решения по
адресу: www.hleb.ru, до востребования.
Конфиденциальность вашего диагноза
гарантируется.
С
уважением, Московский Городской Фонд
Детской Психиатрии «Хлеб — всему голова».
КАША
Около
пяти часов утра. Я играю в футбол
теннисным мячиком.
— …сегодня
на стадионе «Лужники»
семидесятитысячная толпа болельщиков
собралась смотреть матч «Металлурга» и
«Спартака». Итак, матч начинается. «Металлург»
продвигается вперед, сбивая на своем
пути защитников «Спартака», и
нападающий доводит мяч до финишной
прямой, — ой, черт! — до финишной
штрафной, да блин, в общем, гол!!! 1:0 в
пользу «Металлурга».
Но
что это? Вдоль трибун летают
пластмассовые стулья — это
спартаковские болельщики бьют
болельщиков «Металлурга». ОМОН и
милиция пытаются их остановить. А тем
временем Филимонов буквально летит к
воротам, забивая кончиком носа крученый
мяч. Спартаковские и «металлургические»
болельщики радостно кричат и кидают на
поле дымовые шашки. «Металлург» снова
забивает гол. Счет 2:1.
Менты
становятся на сторону болельщиков «Металлурга»,
и вместе с ними бьют болельщиков «Спартака».
Но что делать? Пластмассовые стулья
кончаются. Тогда болельщики начинают
кидаться кроссовками, одеждой и ментами.
Милиционеры, свистя в свистки, летают
над болельщиками, сбивая головы людей
резиновыми дубинками.
О,
эврика! Сенсация! На голову Робсона
летит и попадает вонючий кроссовок.
Игрок «Спартака» умирает.
С
тренерской скамейки «Спартака»
выбегает Красная Армия, а с тренерской
скамейки «Металлурга» — Белая.
Героически отбиваясь от Белой Армии,
Красная Армия привозит на танке к
воротам «Металлурга» Филимонова с мячом.
Филимонов, чувствуя аппетитный запах
судьи, кончиком пятки левой ноги красиво
забивает второй гол. Прорываясь через
окопы, трупы болельщиков и прочие
непонятные вещи, на левом фланге, — ой! —
на левой стороне фронта Белая Армия
кидает игрока «Металлурга» в девятку
вместе с мячом, впрочем, его ловко
подхватывает вовремя подъехавший
Филимонов. Но вот на поле выходит
человек, наверное, с километр ростом. Он
в одних трусах и, видимо, очень хочет
спать. О нет, это — папа.
—
Ты с ума сошел! В такое время играть в
мячик! Быстро спать, не то выпорю!
Разбрасывая
в разные стороны трупы, ворота, трибуны,
колючую проволоку и держа в руке мяч, я
иду спать. А скоро в школу, уже через два
с половиной часа.
И
вот мягкая кровать. Я снова сплю…
«Лови!»
— говорит кто-то из тьмы. Оттуда же ко
мне летит футбольный мяч. Я хватаю его и
смеюсь. В темноте появляется гигантское
лицо моей сестры. Рот её окровавлен,
глаза светятся зеленым светом.
—
Ты опаздываешь в школу! — говорит она
мне. Я встаю с постели и смотрю на
будильник: ровно восемь часов утра.
Быстро одеваюсь, умываюсь и, не
завтракая, вылетаю из дома.
Вдалеке
возвышается школа. Её окна светятся злым
красным светом. Около нее стоит смерть с
косой, приманивая меня моим несъеденным
завтраком. Я бегу к школьному крыльцу.
Где-то взволнованно кричит комментатор:
— …и
вот он пересекает финишную линию, да,
Россия — чемпион по бегу с
препятствиями на двенадцать тысяч
метров…
Звучит
финальный свисток, — как я и предполагал,
это звонок на первый урок. Я успеваю
вбежать в класс и сесть на свое место.
Первый
урок — биология. Тощая высокая
учительница, нервно тряся указкой,
хриплым голосом сначала читает лекцию
про то, как плохо ходить в кроссовках,
что это может привести к сколиозу,
радикулиту и плоскостопию, про то, как её
достали все дети и, что из-за них она
хочет в который раз уволиться, и лишь
после этого приступает к уроку:
—
Итак, сегодня мы будем говорить про
болота.
Моя
парта медленно начинает поглощаться
болотом. Везде стоит туман, я ничего не
могу сделать; кажется, я умираю. На нос
мне садится какая-то муха, я хочу её
убить, но она ловко ускользает от меня,
сев на учебник. Я медленно тянусь к
дневнику и хлопаю. При соприкосновении
со злобным дневником муха героически
умирает, размазавшись на учебнике.
—
Димочка, не отвлекайся! — истерически
взвизгивает костлявая Пелагея
Антоновна. — Итак, дети, как вы думаете,
где находиться…
—
Бомба! — как будто продолжает фразу
учительницы возбужденный охранник,
неожиданно вбежавший в класс и
сообщивший нам эту радостную новость. —
В школе бомба заложена. Звонили. Живо
всем на улицу!
— А
как же болото?— возмущенно спрашивает у
всех очкарик и отличник Андрей Цыпочкин.
—
Болото подождет, Андрюшенька, —
отвечает Пелагея Антоновна.
Все
выходят из скверного помещения на
скверную холодную улицу. Ненароком я
замечаю, что мои одноклассники, Машка и
Сережка, опять из-за чего-то дерутся. Я
хочу уже над ними посмеяться, но
неожиданно вижу, как Маша достает из-за
пазухи нож и повреждает плечо Сергея.
Тот, в свою очередь, достает слонобойник
(пушку с большими патронами) и пускает
пару патронов в её жалкую плоть. Она
отлетает на дерево, там же и виснет.
Сережа смеется, начинает плевать в нее и
издеваться. Его кровожадную улыбку
украшает Машина кровь, капающая сверху.
—
Хватит, прекратите!— кричит Пелагея
Антоновна Сережке и Машке.
Меня
мучает мороз; окружающее словно застыло
в этом промежутке времени. Видно, как
вдалеке мерцает мутный желтый свет. Все
занесло снегом, ничего не видно, метель
не прекращается. Может быть, это судный
день? Я слышал, что атомные взрывы, не
прекращавшиеся вот уже несколько недель,
добились своего. Теперь русские не в
состоянии захватить Курильские острова
и потому вынуждены отойти назад. Вот тут-то
американцы и начинают посыпать своими
бомбами мир, чтобы, в конечном счете,
уничтожить всю планету, включая себя.
Желтый
свет закрывает силуэт настрадавшегося
школьного охранника.
—
Расходитесь по домам, — командует он.
Смерть
в последний раз хочет зацепить меня
своей косой и унести в пекло ада (к
школьному подвалу). Но я бегу быстрее
всех, и смерть остается позади. Пройдя в
дом, я опять засыпаю…
—
Кидай мяч!— повелевает мне голос. Я
бросаю мяч во тьму.
Просыпаюсь
часов в двенадцать ночи от звуков
перфоратора, работающего в соседней
квартире. Беру лист бумаги, иду на кухню
и пишу рассказ:
«Около
пяти часов утра. Я играю в футбол
теннисным мячиком.
— …сегодня
на стадионе «Лужники»…»
ВЕСЁЛЫЙ
ПЕТРОВ
Уроков
в школе было мало, и весь день был ещё
впереди. Весёлый Петров вышел из школы,
вдохнул в себя свежего морозного
воздуха и, увидев перед собой ледяную
горку, засмеялся. Он немедля скатился по
ней и, докатившись прямо до входа в свой
дом, влетел в прихожую сталинских времён,
успев повесить на лету шапку и тулуп, а
также снять валенки.
Дом
его выглядел, как и во всей округе,
простым, деревенским, одноэтажным, и с
сараем (там жил скот и прочее хозяйство).
Пока бабушка копошилась на кухне, готовя
обед, Петров начал делать уроки на
завтра.
—
Что на обед, бабушка? — закричал он из
комнаты.
—
На первое суп с клёцками, а на второе
свинина. Кстати, тебе крылышко или ножку?
—
Ножку!
Уроки
были сделаны. Можно было поедать сытный
обед.
Вскоре
он уже лежал на кровати и оценивал
прослушиваемую музыку.
Тем
временем откуда-то сбоку послышалось
грохотание, и стены обвалились. Из
цементной пыли выпрыгнула толстуха-соседка,
ловко вцепилась в магнитофон, присвоив
его себе, и рассерженно крикнула:
—
Всё, с меня хватит! Это был последний
день! Иначе у меня голова лопнет от этой
музыки!
И
она быстро удалилась обратно в свою
половину дома, аккуратно собрав за собой
стенку заново.
—
Васёк! Выйдешь погулять? — послышалось с
улицы. Это был друг Петрова Банин,
толстый малый.
—
Ага! — радостно ответил Петров и через
несколько минут спускался по сброшенной
из окна пожарной лестнице.
Пошли
они на своё любимое место, к деревенской
речке Дзержиновке. Но шли они не просто
так гулять, а на очень трудную и
ответственную работу. Почти каждый день
они приходили сюда и вытаскивали
туалетную бумагу, по непонятным
причинам всплывающую со дна летом.
Впрочем, каждое лето здесь проводились
военно-морские учения, — и вот эффект; но
всё равно оставалось непонятным, как она
здесь оказалась. Банин, сам не зная
почему, был уверен, что она была спрятана
здесь во время Великой Отечественной
Войны. Но, так или иначе, она была здесь, и
рулоны после тягостных усердий всё-таки
оказывались на льду. И положив её в мешки
и авоськи, они шли сдавать её в
макулатуру на пункт сдачи вторсырья, где
получали за это в итоге ровно десять
рублей двадцать шесть копеек.
После
этой тяжёлой работы ребята решили
поиграть в футбол, и только к вечеру
разошлись по домам.
Принеся
домой пять рублей шестнадцать копеек,
румяный весёлый Петров, похвалился
бабушке:
—
Вот, заработал!
—
Молодец, работничек ты наш, — ответила
бабушка.
Удовлетворившись
ответом, Петров ушёл к себе в комнату,
достал из-под подушки плэйер и продолжил
оценивать послеобеденную музыку до утра,
пока не заснул и, как всегда не проспал
четыре урока. Кстати, именно поэтому ему
и казался почти каждый день таким лёгким.
ДУЭЛЬ
Был
жуткий мороз. Снега было по колено.
Мрачный Пушкин вышел из кареты и
осмотрелся. Тяжелыми шагами он еле-еле
продвигался вперед. В его голове было
тихо, но на самом деле у Черной Речки его
уже поджидала толпа людей. Легко, почти
летя, репортеры, журналисты и папарацци
окружили Пушкина. Ему задавали
множество вопросов, но он, суровый и
бледный, никого не слышал, а лишь думал о
том, что будет дальше.
Тем
временем на место прибыли автобусы и
грузовики; оттуда посыпались
милиционеры. Они быстро разогнали стадо
репортеров и оцепили местность. Пушкин
опять же ничего этого не заметил, смотря
на идущего к нему Дантеса. Но стая
репортеров не оставляла их ни на минуту
наедине. Вертолеты висели над их
головами; иногда с камерами оттуда
высовывались маленькие люди, ведя
прямой репортаж с места событий. Правда,
они ежеминутно подвергались обстрелам
милиции, и многие из них падали в Черную
Речку.
Наконец,
дуэлянты отсчитали шаги и встали друг
против друга. Первым должен был стрелять
Дантес. Он уже вставил патроны в свою
снайперскую винтовку и нацелился на
врага, но тут секундант Дантеса Д’Аршиак
засуетился и стал копаться в карманах.
Это заметил Данзас, секундант Пушкина.
На всякий случай он приготовился
вытащить из-за спины гранатомет.
Вдруг
тишину нарушил бешеный крик. Это был Жак
Ширак, приехавший поболеть за
соплеменника. В обеих руках он держал
французские флажки, и довольное его лицо
было разукрашено в защитную
национальную расцветку. Он громко
кричал и топал ногами.
Дантес
не заметил присутствия Ширака и нажал на
курок. Винтовка не сработала.
—
Это обман! — закричал Данзас и бросился
вперед, вытаскивая из-за спины
гранатомет.
Д’Аршиак
вытащил из кармана гранату и
незамедлительно её кинул в Пушкина. Как
ни странно, он попал: у Александра
Сергеевича оторвало взрывом правую руку.
Рука, описав красивую кривую, взмыла над
верхушками деревьев и опустилась на
голову Ширака. Президент Франции сильно
удивился и, держа в руках оторванную
руку, покатился кубарем в Черную Речку.
Данзас
тем временем пустил в Дантеса
противотанковую ракету, но она изменила
направление и разорвала на
мелкогеометрические кусочки секунданта
француза. Что же касается Дантеса, то у
него лишь обгорела одежда, волосы, усы,
борода, брови и ресницы. Дрожа от холода,
побежал в карету; вскоре он уже был дома.
Данзас
побежал к Пушкину. Тот, корчась в
мучениях, медленно скатывался в Черную
Речку. Данзас бы его, наверное, не догнал,
и тогда бы Пушкин утонул, проглоченный
алчно дрожащими волнами Черной Речки, но
все положение спас сучок дерева, за
который Пушкин зацепился ноздрей: это
помешало его дальнейшему падению в
Черную (с красным оттенком) Речку. Данзас
быстро швырнул умирающего в такси и
доставил его домой.
Там
их поджидало уже много народу. Здесь
были и ненавистные репортеры, и
милиционеры, но уже не в качестве охраны,
а в качестве соболезнующих; коммунисты,
декабристы, демократы, анархисты, панки
и другие лицейские друзья Пушкина. Все
они горько его оплакивали. На следующее
утро поэт умер.
ЮНОСТЬ
ПОЭТА
День
был жарким и душным. Вялые больные
деревья клонились немытыми кронами к
обшарпанным стенам Царскосельского
Лицея. Даже жизнерадостные мухи
чувствовали себя неважно и лениво
перелетали с одной кучи конского навоза
на другую такую же кучу.
И
всё же это был особенный день для Лицея.
Сегодня сюда должен был приехать
великий русский литератор, живое слово
России — Г. Р. Державин.
Пушкин
знал, что в эти дни в Лицее творилось что-то
необъяснимое: впервые за пять лет,
например, решили помыть туалет (жаль
лишь, что только решили), а на всех стенах
развесили в строгом порядке однотипные
официальные портреты государя
Александра Первого, самого Державина и
Богородицы Девы Марии. Более того,
младших лицеистов заставили исправлять
грамматические ошибки в надписях на
стенах, что, по слухам, заняло у них
полтора года, а на деньги, полученные от
добровольной сдачи стеклотары, здание
Лицея обновилось: разбитые стёкла
доразбивали, давно потерянную входную
дверь нашли и приставили ко входу, дырки
в потолке расчистили от многолетнего
слоя грибков и задрапировали
стекловатой.
Теперь,
когда всё было готово, началось
торжественное ожидание. Даже мухи,
казалось, волновались и чувствовали
неизбежные перемены в своей скучной
жизни. Наконец, на горизонте показалась
плывущая по грязи чёрная бричка с пьяным
ямщиком на козлах.
—
Едут! — восторженно заорал Кюхельбеккер,
крепко обнимая хныкающего от счастья
Пушкина.
Дверь
брички заскрипела, вслед за чем из-за
дверей немедленно показалась могучая
волосатая нога в потёртых штанах до
колен, немедленно ступившая на
священную землю Лицея, а, точнее, в кучу
конского навоза. Мухи сразу же оживились
и перелетели на лицо литератора. И вот он,
толстый, потный, тяжело дышащий, и всё-таки
литератор, и всё-таки Державин, вышел из
брички и окинул оком грязный двор Лицея.
Первые
его слова, сказанные в тот день, остались
надолго в памяти потомков, как один из
наиболее тонких и проникновенных
афоризмов великого писателя, несомненно
отражающий всю глубину его чуткого
таланта. Многие поколения русских
гимназистов переписывали их в свои
альбомы. Растрогали они и
расчувствовавшегося Пушкина.
—
Где здесь нужник? — грубым басом
поинтересовался Державин.
Его
отвели в несколько неэлегантный туалет (правда,
когда Державин застрял в проходе, для
его вызволения потребовалась помощь
трёх лицеистов и преподавателя
математики Куницына). Выйдя же из
туалета (тоже не без помощи учеников,
конечно же), он, прищурившись, посмотрел
на напряжённо застывшую толпу.
—
Хорошо… — утвердительно кивнул
Державин, застёгивая ширинку. Все
облегчённо вздохнули; некоторые
особенно впечатлительные натуры
незаметно пожали друг другу руки.
Гостя
проводили в зал, где лицеисты обычно
читали свои стихи, — душный, наполненный
неприятным трупным запахом и запахом
детской раздевалки (т.е. младенческим
потом и ароматом пьяного учителя
физкультуры). Но Державин этого не
почувствовал, ибо от него пахло ещё
сильнее.
Наконец,
все сели и притихли; началось
выступление лицеистов. Поначалу
протекало всё довольно скучно: лицеисты
по очереди читали одно и то же
переписанное друг у друга стихотворение,
страшно запинаясь, икая и матерясь.
Привычный к высокой поэзии, Державин
спал, развалившись в кресле.
И
вот на сцену вышел маленький прыщавый
мальчик с красным заплаканным лицом и
большими ушами. Пушкин (а это был он)
внимательно осмотрел усталую публику.
В зале
установилась мёртвая тишина. Было
слышно тяжёлое дыхание Державина и
настойчивое жужжание мухи, бьющейся о
лицо боящегося пошевелиться Пущина.
Пушкин заверещал ещё громче. От
пронзительного пушкинского визга
Державин проснулся и, таким образом, был
вынужден услышать юное дарование:
О,
Муза, я дождался часа!
Тебе
отныне верен я,
Ведь
зад трёхногого Пегаса
Намедни
высрал и меня!
С
говном пришло и вдохновенье —
Теперь
пишу стихотворенья! (*)
После
того, как Пушкин перестал визжать,
Державин снисходительно захлопал, чтобы
ему позволили поспать дальше, и в этот
момент мальчика неожиданно осветил луч
солнечного света, пробившийся сквозь
слой ваты, затыкающий дыру в потолке.
Кюхельбеккер впоследствии клялся, что
видел над ним в тот момент летающих
ангелочков, что мы, как настоящие
пушкинисты, разумеется, отрицаем и
относим к разряду литературоведческих
инсинуаций…
Так
состоялось благословение на дальнейшие
литературные деяния величайшего из
поэтов России.
(*) — стихотворение написано Алексеем
Караковским.
ХЛЕБ
# КАША # ВЕСЁЛЫЙ
ПЕТРОВ # ДУЭЛЬ # ЮНОСТЬ
ПОЭТА
|
