|
Владимир
Караковский МАНГУСТ
И ПРОПЕЛЛЕР
(Цикл
рассказов в соавторстве с Алексеем
Караковским, 2001)
ПОЛНОЛУНИЕ
# ТРИ ДЕЛА ГИДЕОНА
ВТОРОПОЛКИНА # ДАМСКИЙ
КЛУБ # СТРАННАЯ СУЕТА НА
БИЛЬЯРДНОМ СТОЛЕ # СВИДАНИЕ #
ИНОПЛАНЕТЯНИН # ПАУК
ПОЛНОЛУНИЕ
В
Утюжинске объявили полнолуние. Эта
процедура устраивалась каждый седьмой
понедельник второго месяца полярного
лета.
Событие
анонсировали в городской газете «Сучий
потрох» и общественно-политическом
еженедельнике «Буравчик». К десяти
часам лунного вечера на мосту через реку
Селёдка собралось не менее тысячи
ожидающих необычного события горожан
под руководством семнадцатилетнего
бургомистра Сёмчика Батареева и двух
его неразлучных помощников —
сопредседателей городского совета
Верещагина и Васнецова.
Утюжинск
был красивым, высокооплачиваемым
городом. По количеству городских
чиновников он превосходил даже такие
мегаполисы, как Стирало-Машинск и
Электрощиток. По утюжинским улицам
весело носились бессмысленно довольные
пешеходы. Многие из них брали
круглогодичный кредит в «Долгостройбанке»;
это приносило большие, но вынужденные
дивиденды. Будучи наиболее
обанкротившимися вкладчиками,
сопредседатели городского совета
Васнецов и Верещагин слыли наиболее
состоятельными утюжинцами, а пропеллеры
их вертолётов доставали аж до горы
Мангуст и даже удалённой бухты
Золотарской. Если же говорить о
бургомистре Сёмчике Батарееве, то
популярность и слава его непрерывно
росли по причине успешного руководства
в двух основных сферах
жизнедеятельности города Утюжинска —
обмене взяток и раскручивании
пропеллеров. Кроме этого, Батареев также
заведовал культивацией сахарного
клевера и утилизацией депутатских
мандатов, собираемых им вплоть до
Стирало-Машинска и Электрощитка.
Отправились
собирать мандаты на своих вертолётах и
Васнецов с Верещагиным, взяв с собой
самые яркие и красочные взятки, чтобы
доказывать чиновникам высоту своих
пропеллеров. Провожало их на великое
дело всё население Утюжинска. Однако,
пропеллеры обломались, а больше всего
обломался Сёмчик Батареев, окончательно
лишившись электората и каких бы то ни
было вертолётов. Именно на следующий
день Верещагин и Васнецов и
переваривали день предыдущий, надеясь
только на удачное окончание сессии у
кабинета Министров, выход утюжинской
сборной в полуфинал, а больше всего на то,
что давно не объявлявшееся полнолуние
всё-таки наступит.
Некоторые
утюжинцы небезосновательно боялись за
свои глаза и потому смело надевали
лунозащитные очки. Были и такие, кто
приносил с собой даже бронежилеты,
огнестрельное оружие и презервативы, но
для той ли же самой цели — сказать в
точности не можем. В общем, как бы то ни
было, к упомянутому выше времени все
собрались и устремили свои глаза на небо.
Лишь
один человек смотрел не на небо, а на
толпу под ним — и это был сам бургомистр.
Он почему-то не сомневался, что
полнолуние не состоится, и тогда
обезумевшая толпа разорвёт его на части.
Чтобы хоть как-то развеяться, Батареев
незаметно швырялся в толпу заранее
припасёнными маленькими петардами.
Курсанты
утюжинского кадетского корпуса словно
не замечали рвущихся вокруг боеприпасов.
Молчаливо и даже как-то обречённо они
разгружали грузовики с картофелем:
существовало никогда не сбывавшееся
поверье, что в полнолунье в картофеле
сорта «розовая гнилушка» прорастают
ростки сахарного клевера, за счёт
экспорта которого весь Утюжинск,
собственно, и обменивал взятки,
надстраивая пропеллеры своих
вертолётов. Впрочем, Батареев упорно
отказывался их замечать. «Со своими
лопастями в чужой пропеллер не лезь», —
говорили старожилы Утюжинска с высот
своих вертолётов и были правы: сама 8850-летняя
история Утюжинска доказала их славу и
мудрость.
Горожане
ждали уже довольно долго, и потому у
многих начали отказывать нервы. Одни из
них прыгали с моста, чтобы остудить пыл,
оправдываясь потом тем, что на дне лежит
золотая монетка, брошенная ими в ходе
прошлого полнолуния; и из-за этого
многие смотрели уже не столько на небо,
сколько на дно реки. Особенно менялось
направление их взглядов, когда у какого-нибудь
очередного горожанина сдавали нервы, и
тогда все остальные, думая, что он нашёл
заветную монетку, бросались за ним.
Другие требовали, чтобы их забросали
петардами (оправдываться им после этого
не приходилось), а третьи, пожалуй, самые
сумасшедшие, делали совершенно
необдуманный поступок — уходили домой.
«Церемониал
наступления полнолуния вообще
нуждается в реформе», — думал Сёмчик, и
это действительно было так.
По
традиции полнолуние начиналось после
соответствующего приказа командующего
утюжинским военным округом, но из-за
несовершенства своей природы часто
опаздывало, а то и вовсе не подчинялось
приказу. В этом случае командующего
увольняли в запас, назначали нового, и
всё повторялось сначала.
«Кто
же виноват в непунктуальности
полнолуния? Само полнолуние?
Командующий? Сволочи… всех уволить…»,
— злоумышленно думал семнадцатилетний
бургомистр. Гланды его налились
членистой ненавистью, глаз нервно
заморгал, и зубы оскалились. В голове его
загудело, и, не сдержавшись, он прыгнул в
реку. Тотчас почти все последовали за
ним, чуть не задавив бургомистра, но тут
уже спокойный мокрый Батареев снова сел
на своё место.
Переглянувшись,
Васнецов и Верещагин удивлённо показали
на нос бургомистра: в ноздре его
застряла золотая монетка. Сёмчик
поспешно вытащил ценность, засунул в
карман и отвернулся. Васнецов и
Верещагин также обиженно отвернулись и
стали ковыряться в носу в надежде найти
хоть что-нибудь ценное. По закону
подражания (G.
Tard, 1891)
через установленный промежуток времени
заковыряли в носах и остальные зрители.
Полнолуние
так и не спешило начаться. По руслу реки
и куче возбуждённый военной муштрой тел
скользило неловкое торможение,
безусловно предвещавшее неотвратимую
беду. «Сейчас будут бить», — догадался
Батареев и, взглянув в последний раз на
небо, затянутое тучами, истошно заорал:
—
Полуфинал по третьему каналу!
Утюжинский «Спартак» против
стираломашинковского «Подшипника» за
приз Паровозной Оглобли!
—
Чего стоите? Наших бьют! — заорал для
убедительности Верещагин и сам же
первый помчался к болтоцентру
Утюжинского Всевидения.
Вскоре
на площади не осталось никого, кроме
скучающего Батареева. «Вот сейчас они
вернутся…», — билась в височной доле
опасливая мысль.
Тем
временем тучи разверзлись, и над
Утюжинском спокойным светом разлилось…
полномесячье. «Вот-вот», — уже спокойней
подумал Батареев, — «Скоро и мне
настанет… полный месяц».
Сходились
горожане.
ТРИ
ДЕЛА ГИДЕОНА ВТОРОПОЛКИНА
Гидеон
Второполкин заканчивал университет с
отличием, выражавшимся в получении
Большого Коричневого Диплома. При
получении спели старую студенческую
песню «Ля-ля-ля, Голубев — баран!», от
души врезали по левой щеке ректору,
подставив ему правую, торжественно
окропили чернилами знамя города и,
наконец, прилегли отдохнуть в городской
фонтан.
Сидя
в фонтане, Гидеон мечтал о том, сколько
пользы принесёт его юриспрудентское
образование (вообще-то в Утюжинском
университете другого и не давали, но это
было неважно). Можно было катить
адвокатов, исследовать следователей,
крутить прокуроров, а самое главное, на
благо города изо всех сил день-деньской
надстраивать пропеллеры и обменивать
взятки.
Задумавшись
об этом, Второполкин даже не заметил, что
идёт ко дну. Но, почувствовав, как в
лёгкие набирается вода, он немедля
вынырнул. Перед ним стоял полицейский в
чине штурмполицая и ждал. Поняв, что
нужно делать, Гидеон сразу сообразил,
что к чему и достал из кармана мокрую
взятку.
Взятка
махнула крылышками и кокетливо
облизнулась. Штурполицай достал носовой
платок и протёр им левую часть передних
внутренностей. Взятка слегка
поморщилась, но хвостом вилять не
перестала. Штурмполицай вырезал из
платка профиль шефа утюжинской полиции
гауптмана Лофшица и выжидательно
задумался. Взятка распределилась на 25 894
равновыразительных плевка и неимоверно
распределилась по весям.
Так
Гидеон проиграл своё первое дело.
Кстати
говоря, этот солнечный, прекрасный день
перестал ему казаться таким хорошим ещё
и потому, что он очень хотел выпустить
наружу внутренние воды, так и рвущиеся
наружу из внешнего стока. Второполкин то
сжимался, то разжимался так, что уже даже
начал привлекать внимание прохожих.
Вода наливалась в глаза, просачивалась
сквозь зубы; одним словом, пыталась
выйти наружу всеми экстернально-физиологическими
способами.
Пересиливая
изо всех сил своё недоразумение, он
приблизился к ближайшему гидроузлу и,
бросив монетку в носоглотку, назвал своё
имя. Гидроколлектор защёлкал лампочками,
замигал кнопочками и вместо отсушки
выписал Гидеону билет в Акватеатр.
Второполкин рыгнул от обиды анчоусом и
сел обратно в лужу. Жидкость тотчас
самопроизвольно покинула его тело, и
хотя это было неприятно, что-то надо было
делать дальше.
Пошатываясь
он так и пошёл, рыгая анчоусом, да и
вообще делал бы это и дальше, если бы не
увидел невдалеке среди старых, давно
нереставрированных деревьев синюю
будочку общественного туалета. «Зря с
гидроколлектором взятками менялся», —
удручённо подумал Гидеон и понял, что
проиграл второе своё дело.
Впрочем,
даже в результате этого Гидеон потерял
расположение духа только после того, как
оно упало и закатилось под
припаркованный автомобиль. И, уже не
останавливаясь ни перед чем, он хотел
уже было идти, куда глаза глядят, но
глаза Гидеона смотрели в урну… «Нет, уж
лучше пойду в болтоцентр Утюжинского
Всевидения», — почему-то решил он и
бодро зашагал к намеченной цели, изрыгая
электрические ломаные линии вперемежку
с анчоусами.
Зачем
ему надо было в болтоцентр, он, правда, и
сам не очень-то представлял. Иногда ему
казалось, что там надо послушать музыку,
а иногда — что там кормят хорошо. Но, как
бы то ни было, дойдя до горы Мангуст, он
убедился, что цель есть у каждого
странствия. С этой мыслью он подошёл к
главному пропеллеру и рухнул в
исступлённой молитве. Звучала она так:
«Господи,
дай мне обменять взяток больше, чем
взятки могут обменяться, и чтобы обмен
был более взяточным, а взятки более
обменными. Господи, обменяй всех
безвзяточных, а безобменных возьми.
Чтобы взяточничество обменивалось
согласно взяткам, а не их обмену. Аминь».
Взгляд
его сместился на телевешалку,
соединённую прямым контактным проводом
с болтоцентром. Пропеллер вешалки
прогнулся, маховики заржавели, паутинка
запуталась и смешалась с глетчерами.
Неисправная конструкция больше всего
напоминала параболическую
интерпретацию интерферентного
контрапункта. Слова эти, правда, Гидеону
ни о чём не говорили (в университете их
этому не учили), но они как-то сами собой
непроизвольно возникли у него в голове
после короткого, но целенаправленного
удара 220 V.
Не
успев подняться с земли, Гидеон заметил,
что за ним с интересом наблюдают чьи-то
внимательные глаза. Встав, он решил тоже
понаблюдать за собой. Это у него не
получилось, и тогда он попробовал взять
глаз на зуб. Глаз оказался съедобным,
другой — закрылся и исчез, но не прошло и
минуты, как, почувствовав жжение, Гидеон
повторно отрыгнул анчоусом, и
достоподлинно ощутил какую-то
неприятность подмышкой. Оторвав плечо,
он с немалым удивлением увидел, что к
нему прилип нос, неизвестно чей, но явно
несъедобный. Именно поэтому Гидеон
брезгливо оторвал нос от плеча и
выбросил, а плечо приладил на место, но
было поздно: несмотря на эти охранные
действия, смысл происшедшего ему так и
не открылся до тех пор, пока
зачесавшееся ухо не напомнило ему
далёкие воспоминания детства… солнце…
звёзды… похороны бабушки…
—
Правило левой ноги! — воскликнул
Второполкин и рухнул на асфальт,
насмерть задавленный упавшей с небес
божьей благодатью.
Последнее,
что успел понять Гидеон, — это было то,
что он проиграл своё третье и последнее
дело.
ДАМСКИЙ
КЛУБ
Каждый
вторник, после второго ужина в здании
городского управления пожарной охраны
собирался так называемый Дамский клуб —
общество жён городских чиновников.
Обычно
вечер заканчивался драками, киданием
стульев и обливанием пожарной водой.
Впрочем, если подавали третий ужин,
количество эксцессов сокращалось до
минимума.
Во
главе Дамского клуба
председательствовала родная мать
правящего бургомистра — Екатерина
Андреевна Батареева, называемая обычно
для краткости Катендровной. Широкая и
красноречивая, она была самая
интеллектуальная, тонкая и начитанная
из всех дам.
Второй
по старшинству, а вернее сказать, по
страшинству, была вдова Гидеона
Второполкина, некая Фелиция Клозиус.
Выделяясь из всех присутствующих тощей,
высокой фигурой и ярким алым платьем,
Фелиция заглушала любые дискуссии
громкими картавыми сентенциями.
Другой
заместительницей Катендровны была
рыжая шатенка Лютеция Муслимовна, жена
Верещагина и любовница Васнецова —
сопредседателей городского совета.
Лютеция Муслимовна обожала азартные
игры и никогда не отрывалась от русской
рулетки, чем и прославилась.
Её
лучшей подругой была жена Васнецова и
любовница Верещагина Анна Ивановна. Она
ничем не отличалась от своей подруги,
кроме как белыми ватными волосами, а
русской рулетке предпочитала точечные
удары установки ГРАД.
Кроме
перечисленных дам, присутствовали также
и многие прочие, имена и достоинства
которых перечислять недосуг; не
приглашались на собрания лишь
престарелая старуха Иоанна, неотрывно
руководящая Утюжинским Кафедральным
Праматерным Собором и нищенка-сумасшедшая
Алиса, путающая по незнанию взятки и
останавливающая пропеллеры. Но если
первую из них представлял портрет на
стене, то вторую просто на порог не
пускали, сколько бы она не кривлялась,
исполняя за окном пошлые песенки из
эротической оперетки «Кошкина Домна».
В
тот день в Дамском клубе произошло нечто
особенное. Говоря честно, никто ничего
подобного даже не ожидал. Нет, все
надеялись, что Лютеция Верещагина,
наконец-то, застрелится, и тогда
точечные удары установки ГРАД точно
разнесут вдребезги остатки здания. Не
ожидали только, что Фелиция перестанет
картавить (впрочем, этого тоже не
произошло). Короче говоря, много там чего
они ожидали и не ожидали, а случилось так,
что в этот день произошёл десятилетний
юбилей Дамского клуба.
Празднование
началось с того, что Фелиция Клозиус
сыграла сонату на клавикордах, после
чего продемонстрировала в своём же
исполнении фокус под названием «Через
ухо в нос и наоборот». Под шумные
аплодисменты она с достоинством
спустилась со сцены и, споткнувшись,
громко рухнула за стол, упав лицом в
тарелку. «Жаль, пустая», — злорадно
подумала пожилая жена шефа утюжинской
полиции Клара Лофшиц.
Отрицательные
эти эмоции имели основанием то, что
после того, как у Гидеона, мужа Фелиции
Клозиус, остановились пропеллеры,
Фелиция стала меняться взятками с
мужьями, а потом постепенно и жёнами
всего города. На своего супруга Клара
Лофшиц уже давно махнула рукой; больше
всего она боялась за свои пропеллеры…
Тем
временем жёны Васнецова и Верещагина
призвали к себе внимание публики и стали
танцевать вальс из мюзикла Вивальди «Twist
and
shout»,
переходя время от времени на несложные
акробатические упражнения. Кончилось
тем, что Анна Васнецова, выполняя в
воздухе тройную бочку, вылетела задом в
окно, где её подхватили заботливые руки
партнёрши и впихнули обратно. Наконец,
сделав шпагат узлом накрест, они пропели
канон «Ave
Ust’Euginsk»
и только после этого разрешили
захлопать.
—
Бис! Просим бис! — послышалось с разных
сторон и больше всего от Катендровны.
Пришлось
всё исполнить заново с тем лишь
изменением, что на этот раз из окна
вылетела Лютеция Верещагина и не задом,
а передом. Ловить её, впрочем, особенно
не потребовалось, потому что в этот
момент сработала установка ГРАД, и
Лютеция почему-то вернулась обратно
самостоятельно без малейших
затруднений, что встретили, разумеется,
всеобщим ликованием.
Следующей
была Клара Лофшиц. Её выступление
поразило весь Дамский клуб одновременно
звучным прочтением всех первых букв
слов и их окончаний из шекспировского «Гамлета»
(остальное она, впрочем, и не помнила), с
другой стороны — весьма точным
издевательским копированием картавой
Фелиции. Та же зачарованно слушала, не
замечая издевательского контекста. «Рыжая
курица», — злорадно думали женщины.
Закончив,
Клара Лофшиц скромно заняла своё место
рядом с цистерной; люстра слегка
пригасла — по всем признакам наступило
время бенефиса Екатерины Андреевны
Батареевой.
Величаво
поднявшись со своего места, Катендровна
презрительно посмотрела на
присутствующих, встала посреди зала и
милостиво приняла в руки заранее
приготовленный разрез кровельной стали
и портативный сварочный аппарат. «На
старт! Внимание! Марш!» — и вот, через
каких-нибудь пять секунд на полу стоял
новенький, чистенький пропеллер!
Согласно приличиям, все захлопали;
некоторые даже, пожалуй, бурно. Также,
согласно этим же приличиям, никто не
заметил, что Катендровна случайно
приварила одну из лопастей пропеллера к
цистерне.
Содержавшаяся
в ней вода мгновенно выкипела напрочь,
обдав паром легкомысленно заснувшую
Клару Лофшиц. Пробудившись, Клара,
однако, никакого дискомфорта не
заметила и только громко почесалась. «Блоха!»,
— испуганно завизжала Лютеция и ударила
стулом по воображаемой блохе на голове
Анны Васнецовой. Стул сломался.
Катендровна взвизгнула от удовольствия
и швырнула в дерущихся женщин пассатижи.
Инструмент попал в Фелицию Клозиус,
которая после этого самого попадания
повторила свой фокус «Через ухо в нос и
наоборот», хотя наоборот-то у неё уже и
не получилось…
Тем
самым начался обычный вечер. Под
потолком летали стулья, бутылки и
обрывки бюстгальтеров. Никто, само собой,
и не заметил, как в здание управления
пожарной охраны вошла нищенка Алиса и с
интересом уставилась на драку. Но когда
враждующие начали выдыхаться, на всё
здание городского управления пожарной
охраны послышался насмешливый голос
нищенки:
—
Да вы все дерётесь даже не по понятиям!
Да вы все… просто колода карт!
«Неужели?»,
— задумывались недоумённые дамы.
Торопливо подавали третий ужин.
СТРАННАЯ
СУЕТА НА БИЛЬЯРДНОМ СТОЛЕ
Минуло
три часа дня трансконтинентального
времени. Верещагин и Васнецов привычно
проиграли друг другу в манчжурского
дурака, вняли интервью тренера
утюжинской сборной по футболу в
преддверии важного матча за первенство
Паровозной Оглобли, погоняли бильярдные
шары и, наконец, обнявшись, легли на стол.
Делать было решительно нечего.
До
трансляции было ещё далеко, и потому
Васнецов решил, как и всё, взять на себя.
Устроившись на подоконнике, он затянул
жалобным голосом старинную
студенческую песню «Ля-ля-ля, Голубев —
баран!».
Верещагин
обиделся и неприветливо стал обсасывать
Сушку. Сушка была единственной его пищей
на протяжении уже шести месяцев после
того, как он объявил голодовку в защиту
утюжинских дельфинов, подвергаемых
дискриминации электрощитковскими
касатками-камикадзе.
По
телевизору передавали срочные новости о
возгорании супостатов на складе
Утюжинского Пропеллерного Завода. В
честь этого друзья обнялись и стали
хором петь гимн родного города, что не
мешало Васнецову время от времени
вставлять, что «Голубев — баран!» и «ля-ля-ля»
тоже. Было очевидно, что в его актуальном
сознании произошла непредумышленная
фиксация, лишающая рассудок синтезо-аналитического
и аффективного потенциала и приводящая
к интеллектуальной деградации с
сегрегацией отдельных функций мозжечка.
В ответ Верещагин злободневно подавился
Сушкой и стал облизывать край
бильярдного стола. С этого момента их
тела стали подозрительно симметричны («Так
и просятся на кий», — плотоядно подумал
Васнецов).
За
окном пролетали птички под тяжёлой
массой товарного поезда. Атмосфера
наполнялась едким запахом предсмертной
агонии и наивысшей кульминации эйфории
экстаза ненасущного и
тригонометрически неопределённого.
Благодаря Сушке слюна Верещагина быстро
наполнялась муцином, лизоцином,
мальтозой и непонятно откуда взявшимся
гормоном трипсином, выделяющимся обычно
из щитовидной железы трёх собак.
Васнецов
был раздосадован, уязвлен,
рассортирован и даже упакован. Ему было
нечеловечески больно и гниловато как-то;
а всё оттого, что у Верещагина была Сушка,
а у Васнецова — нет. От невыразимой
обиды он погрузился в мрачное
оцепенение, рефлексивно покусывая
противоположенный конец бильярдного
стола.
Кии
казались вкусными, но в озарении
Васнецов очистил от кожуры один из шаров
и, разделив на дольки, протянул половину
Верещагину. Тот презрительно отказался
и начал плотоядно приближаться к
Васнецову, сжимая в руках бежевый рукав
бейсболки и двенадцать разбитых зубов
собственного посева.
Васнецов
затравленно заверещал, достал из-за
спины платье с кринолином и парик,
разлил по мыльницам (за отсутствием
чашек) английский чай утюжинского
производства, вставил в нос
искусственные ноздри и заговорил по-французски.
От изумления Верещагин взломал фюзеляж
и вышел входом. Но в этот момент отовсюду
в неукоснительно газовом состоянии
попёрли вода, аммиак, углекислый газ,
винтики, гайки, ключи, скрепки и другие
безделушки, давно уже отжившие свою
никчемную жизнь. Друзья изо всех сил
задержали дыхание, чтобы не отравиться
парами винтиков, и изошли на
высокоуглеродистую сталь.
Когда
разошёлся дым, всё уже успокоилось.
Васнецов всё ещё лепетал что-то по-французски,
а Верещагин уже перестал выяснять, кто
из них в авангарде пятилетки, а кто в
кильватере революции. Мирно обнявшись,
они продолжили обсасывание стола; Сушка
покоилась на двух покошенных киях лицом
наверх. В помещении темнело; только
бильярдные шары и экран включённого
телевизора светились вечным фосфором.
Вечный
фосфор был последним изобретением
семнадцатилетнего бургомистра.
Возросший на идеях Просвещения, Сёмчик
часто придерживался откровенно социал-утопических
взглядов, что и привело его, в конечном
счёте, к идее Вечного Света. Часто,
особенно ночью Батареев начинал
молиться, и тогда в комнате
активизировался круговорот
криминальных химических элементов,
частенько пребывающих в состоянии
морально-нравственного полураспада.
Став послушным исполнителем их воли,
Батареев разжился патентом (а точнее,
импатентом) Федерального Бюро
Изобретений, чем и снискал себе
сомнительную монополию на цветные
телевизоры и восковые свечи.
До
начала матча оставалось уже дважды
рукой подать, когда в интимном свете
вечного фосфора Верещагиным вдруг
овладели странные, не свойственные ему
обычно влечения. Грубо одёрнув платье на
хныкающем Васнецове, он бесцеремонно
содрал с его руки шёлковую портянку и
вонзил зубы в основание предплечья,
вслед за чем удалился под стол, где и
стал поедать отгрызенную добычу, слегка
придерживая лучевую кость, выпирающую
из окровавленной мышцы. Диагноз —
открытый перелом, в этом сомнений не
было… Верещагин нагло исходил потом.
Обезрученный
Васнецов не мог смириться с потерей
конечности. Дико завизжав, он ударил
свободной рукой Верещагина и стал
выплясывать джигу с кием в обнимку.
Однако, в бильярдном столе он так уверен
не был, а потому приковав его к
верещагинской лодыжке, застыл на четыре
с половиной секунды в восхищённой
агонии.
Агония
прекратилась после того, как Васнецов
почувствовал, что его искусственные
ноздри засоряются чьей-то рукой.
Одновременно Верещагин понял, что его
неискусственные ноздри стали
освобождаться от искусственных пальцев
неискусственных ног, но сделанных из
искусственного материала. Атмосфера
повторно лишилась всех биохимических
веществ, кроме удушливого зеленоватого
газа и ряда незначительных аминокислот.
Верещагин
находился в неловком положении, потому
что нога его застряла в искусственной
ноздре Васнецова. Головы у обоих болели,
правое полушарие, где проходил анализ
мышления и математического вычисления,
воспалилось и увеличилось вдвое.
Обглоданная рука Васнецова крепко и
умело была завязана морским узлом на
руке Верещагина, что не мешало ему
похотливо сдирать верхний слой кожи с
окровавленного тела Васнецова. Да и сам
Васнецов тоже не бездельничал, деловито
тыкая в глаз серьёзного и потного
Верещагина.
Наконец,
Верещагину удалось освободить ногу,
вырвав её вместе с искусственной
ноздрёй Васнецова, но в этот момент
натяжные ремни лопнули, и друзья
рассыпались на винтики, гайки,
искусственные части тела и внутренние
органы, а также и на более мелкие детали
тела. Только чудо могло им помочь
собрать друг друга заново до начала
трансляции футбольного матча.
Сборка
была затруднена разным временем и
местом выпуска деталей. Время от времени
возникали слабые тычки, воспламенители
воспламенялись, а горелки горели. Спина,
если и возникала, то ненадолго, но тут
дважды подали рукой, и футбольное время
началось. Помирившись, Вересцов и
Васнещагин сели у экрана телевизора,
горящего вечным фосфором. На двадцать
восьмой минуте счёт открыл форвард
устюжинской команды Нибелунгов.
СВИДАНИЕ
Семнадцатилетний
бургомистр влюбился. И влюбился не в
какую-нибудь городскую аристократочку,
а в самую обычную молодую бухгалтершу
Любочку, познакомившись с ней на
благотворительном шоу «Как стать
миллионом».
Конечно,
мама Катендровна была против затей
Сёмчика со всякими там любовями, но, как
говорится, сердцу не прикажешь…
Первое
свидание было назначено у болтоцентра
Утюжинского Всевидения. Батареев не зря
выбрал это место: во-первых, он знал, что
его мама никогда здесь не бывает, во-вторых,
здесь всегда играла приятная спокойная
музыка, и с крыши здания можно было
видеть всё, что хочешь.
Сёмчик
ожидал девушку, сжимая в руке букет
полевых цветов, пели птицы. По небу
носилось взад-вперёд сумасшедшее солнце.
Пропеллеры на горе Мангуст крутились и
аж потрескивали от усердия. Батареев не
смотрел ни на что, уставившись на часы.
Впрочем,
по сторонам он никого бы, кроме Любочки и
не увидел бы, потому что его заместители
Васнецов и Верещагин, укрывшись
неподалёку, в Комитете Социальной
Взаимопомощи, взяли на день полное
руководство городом.
Верещагину
досталась сравнительно лёгкая задача
вовремя включать фонограммы птичьего
пения и управлять пультом движения
солнца (правда, руки у него от волнения
дрожали, — вот солнце и шаталось как
припадочное). Васнецову же пришлось
сесть за вертолёт федерального
назначения с самым большим и белым
пропеллером для того, чтобы незаметно
красить небо в синий цвет и втыкать, где
надо, облака.
Казалось,
что Батареев не выдержит и взорвётся от
нетерпения, но всё обошлось. Не прошло и
сорока двух солнечных оборотов, как из-за
здания болтоцентра показалась его
возлюбленная, улыбаясь на чуть ли не на
паравозном ходу. Он улыбнулся ей в ответ
и протянул ей букет цветов; Любочка
почтенно взяла подарок, поклонившись до
земли. Сначала просто в обнимку, а потом
ещё и в припрыжку они весело отправились
на прогулочный путь, но вдруг
споткнулись о стационарно
некорректируемую могилу со следующей
надписью: «Здесь героически покоится
юриспрудент Гидеон Второполкин,
беспечно обменявший свою душу на взятку
Богу».
«Не
верю…», — подумал Батареев, ежедневно
общающийся со Второполкиным на
спиритических сеансах. Любочка же
ничего не подумала и поскакала дальше.
Сёмчик последовал за ней.
Только
прошедшей ночью у Батареева состоялась
весьма напряжённая беседа со
Второполкиным.
—
А стоит ли? — спрашивал Сёмчик.
—
Стоит, — отвечал Гидеон.
— А
есть ли толк?
—
Есть.
—
Но ведь любовь зла.
—
Объясни это своей маме.
—
Объясню.
—
Ну и всё.
Любимая
скакала тем временем в сторону горы
Мангуст.
Гора
эта отличалась от других тем, что
никогда не меняла свой цвет и с большим
неудовольствием препоручала свою
девственность назойливым альпинистам.
Тем не менее, до их прихода Васнецов
успел разровнять часть склона и
покрасить в зелёный цвет, а также пусть
по воздуху красивых бабочек, птичек и
нарастить повсюду декоративные сады.
Влюблённые
начали уже взбираться по склону, но тут
из-за свежеотстроенного дерева выпала
уродливая летучая мышь размерами
примерно шесть на девять квадратных
метров, созданное когда-то на конвейерах
Утюжинского Пропеллерного Завода для
защиты от диких тараканов. Но Верещагин,
красящий в это время солнце вечным
фосфором, чтобы оно светило ярче,
исправил дело. Легко сманеврировав над
головой бургомистра, он схватил
чудовище и скрылся, вертя его над
головой. Что было особенно приятно,
никто его не заметил, так как и сам
Верещагин был покрашен под цвет неба.
Наконец,
показалась вершина горы, представляющая
собой правильную шестиугольную
площадку, украшенную по углам могилами
недошедших альпинистов. На Сёмчика
нахлынула сентиментальность.
—
Бедные, бедные мои герои… — жалобно
заплакал он.
—
Ме-е-е… — сочувственно проблеяла
Любочка и села рядом.
—
Но она же коза! — вкрадчиво удивился
невесть откуда взявшийся Верещагин.
—
Ну и что… — ответил Сёмчик, гладя
Любочку по вымени, — я её люблю…
Вечный
фосфор задумчиво капал с солнца.
Васнецов выключил магнитофон и пошёл
жарить котлету себе на ужин…
ИНОПЛАНЕТЯНИН
Вернувшись
с очередного свидания, Сёмчик не стал,
как обычно, ковыряться в носу
наперегонки с Васнецовым и уж тем более
не предпочёл кататься на роликах в
туалете с Верещагиным. Вместо этого
Батареев ворвался с кипой газет в
городскую ратушу и заявил секретарше
Вере, что собирается поработать. От
неожиданности Вера громко уронила
корсет и на бреющем полёте одарила
Батареева свежей документацией за
прошлый год, от которой тот перешёл на
жёсткий трепет. Перекусив зубами
амбарный замок на двери своего кабинета,
Сёмчик радостно ворвался вовнутрь
помещения.
Кабинет
Сёмчика совершенно не напоминал собой
ни место, предназначенное для работы, ни
место, предназначенное для отдыха.
Рабочий стол был прочно замурован
старыми обёртками от конфет, жвачек и
других сладостей. В углу валялись ржавые
пропеллеры и старые сотрудники, некогда
уволенные и обмененные на взятки. По
полу ровным слоем были разбросаны
пустые мусорные вёдра и ножки от
письменных столов.
Для
уборки пришлось вызывать Васнецова и
Верещагина, и они незамедлительно
влетели в окно на специально
оборудованном пропеллере. Мгновенно
проветрив помещение, они поставили
новый стол без ножек поверх старого,
открыли шахту в ящике стола, чтобы из
конфетных фантиков добывать дефицитный
сахар, отчистили углы, сложили вёдра и,
наконец, почистили зубы бургомистру.
Как
только бургомистровские помощники
вылетели обратно в окно, Сёмчик разложил
газеты на столе и начал работать: есть
конфеты и рассматривать картинки в
газетной рубрике «Для тех, кто на
трудовой вахте», но тут в кабинет
влетела секретарша.
—
Господин бургомистр! — заверещала Вера (она
всегда называла Сёмчика «господином
бургомистром»), — господин бургомистр! К
вам посетитель!
—
Какого пропеллера? — мрачно прорычал
Батареев, ковыряясь в зубах ножкой от
стола.
—
Не знаю! Но это — инопланетянин!
Лицо
бургомистра выразило участливый
интерес.
—
Ну, давай его сюда.
Вера
отперла маникюрными ножницами дверь
кладовой, откуда плашмя выпало странное
существо. Было оно зеленокоже, безволосо
и бесполо, впрочем, уста его светились
странным очарованием, отчасти похожим
по спектральным характеристикам на
вечный фосфор. Не было сомнений, что
инопланетянин ожидал приёма уже не одну
неделю.
—
Комиксы любишь? — участливо спросил
Батареев.
Существо
невнятно промычало что-то своё и лизнуло
край стола.
Наблюдательный
бургомистр сразу догадался, что
инопланетянин любит столы (тот дрожал,
прижавшись к стене) и, отломав ножку
стола, стал запихивать её в рот
посетителю, для верности помогая себе
ногой. Выказав недовольное мычание,
инопланетянин отлетел в сторону,
выплюнул ножку и принялся зашивать
порванный рот, показывая на мусорное
ведро, в котором лежало несколько листов
бумаги и перо.
«Может
быть, он любит вёдра?», — догадался
Батареев, водрузив данный предмет на
голову посетителя и молотя по нему
ножкой стола. Впрочем, он тотчас понял
свою ошибку, как только через минут
сорок измученный инопланетянин
задумчиво вытек из ведра и, внедрившись
в паркетную щель, принял её форму.
— А!
Ты хочешь поиграть со мной в прятки! —
радостно закричал 17-летний бургомистр и
закружился по комнате в бессмысленной
одиночной кадрили, — А я тебя нашёл! —
заулюлюкал он и ухнул деревянной ножкой
по паркету.
В
щели возникло шевеление, но посетитель
молчал. В ответ Батареев стал долбить
что есть сил по паркету и хрипло кричать:
«Ля-ля-ля, Голубев — баран!».
Инопланетянин вторично пошевелился,
помычал в такт и незаметно проник в
ведро, где с большим трудом нацарапал на
листке бумаги следующий текст: «Наша
цивилизация приглашает вашу
цивилизацию обмениваться взятками и
надстраивать пропеллеры».
Отобрав
у инопланетянина записку, Сёмчик
радостно заорал: «Ты хочешь поиграть в
перегонки? Давай, кто первый самолётик
догонит?», вслед за чем действительно
сделал из записки самолётик и пустил его
в окно, а потом, подмигнув посетителю,
прыгнул в окно сам и повис на листке
бумаги, планомерно опускаясь к фонтану.
Инопланетянин остался в кабинете.
Непланомерно
вернувшийся Сёмчик застал на месте
инопланетянина только смердящую
зелёную лужицу. Не было сомнений, что от
перенесённых страданий посетитель
просто испустил дух.
Сёмчик
оглянулся. Духа нигде не было.
—
Следующий!.. — проорал он в направлении
двери.
ПАУК
В
некое поднебесное утро, когда
бургомистр Сёмчик уже ушёл на работу, а
Лютеция Верещагина и Анна Васнецова ещё
не начали, обнявшись, прыгать в
городской фонтан, из здания болтоцентра
Утюжинского Всевидения корявой
походкой вышел паук. Скучающе потыкав
лапкой в свежесплетённую паутину,
загораживающую вход, он мрачно сплюнул
зеленоватой жижицей и сел на ржавую
телевешалку, которая тотчас обесточила.
Сплюнув ещё пару раз для храбрости, паук
подвигал конечностями, отчего они
тотчас заискрились статическим
электричеством, и отважно побрёл вверх
по крутым склонам в направлении вершины
горы Мангуст.
Взбираясь
на гору, он не замечал, что на вдохе
засасывает в пасть бабочек, птиц и даже
мелкие деревья. Взобравшись на
шестиугольную вершину горы, он глубоко
вздохнул (отчего засосал в себя едва ли
не всё, что было), после чего сплюнул на
могилы погибших альпинистов
зеленоватой жижицей, отчего могилы
моментально растворились в камне.
Постояв неподвижно несколько минут, он
упёрся лапами во все три точки опоры и
вдруг понял, что сидит на главном
пропеллере города.
«Пффффффхшф-уххх»,
— мрачно вздохнул паук и выпустил
зелёный язычок паутины, вслед за чем
главный пропеллер города остановился.
Надо
сказать, это вызвало катастрофические
последствия.
Сначала
в городе погас весь вечный фосфор; в
здании городского управления пожарной
охраны прорвало водопровод, а в здании
Утюжинского Кадетского Корпуса —
канализацию. Васнецов, летящий в это
время на федеральном вертолёте через
бухту Золотарскую, рухнул с
шестисотметровой высоты в океан и
мгновенно утонул, что, между прочим,
освободило его от дальнейших мучений.
Также
едва не утонули в городском фонтане
Лютеция Верещагина и Анна Васнецова,
вовремя извлечённые оттуда мощной рукой
шефа полиции Лофшица. Что же касается
бургомистра Батареева, секретарши Веры
и козочки Любочки, с которыми он
попеременно всё утро крайне плотно
работал, то все они, не успев опомниться,
провалились в секретную шахту в ящике
Сёмчикова стола, и больше их никто
никогда не видел. Верещагина же,
напротив, многие в то утро встречали
выжившим из ума, и за несколько часов,
как говорят, он наломал немало
пропеллеров.
Сохраняла
спокойствие лишь Екатерина Андреевна,
мать пропавшего бургомистра. В это
тревожное время она так раз беспечно
мыла полы в квартире, насвистывая
приятную мелодию, но тут в дом ворвался
верещащий Верещагин и, пролетев дом
насквозь, исчез, оставив незамеченную
Екатерину Андреевну в крайней степени
изумления. Мать бургомистра сразу
поняла, что у Верещагина сошли с
тормозов пропеллеры, и придётся
сражаться одной. Решительно схватив
швабру и тряпки, она вышла из дома,
вспоминая, чему её учили в боевой школе
уборщиц.
Солнце
ярко освещало развевающийся на ратуше
флаг Утюжинска, и где-то далеко
альтернативно-симфонический оркестр
Кадетского Корпуса исполнял гимн города.
Воодушевлённая патриотка зарядила
швабру боезарядом тряпок и, громко
насвистывая всё ту же приятную мелодию,
ринулась в пасть сонно вздыхающего
паука. Через минуту паук прекратил
зевать и всё так же лениво поплёлся в
сторону моста через реку Селёдка, после
чего стало ясно, что с Екатериной
Андреевной всё кончено.
Около
полудня паук, видимо, раздосадованный
вознёй сошедшего с ума Верещагина и
кокетливо бьющей его по голове Фелиции
Клозиус, начал выпускать зелёную тину,
оплетающую буквально всё вокруг и, в
первую очередь, ни в чём не повинные
пропеллеры.
Первым
остановился пропеллер Верещагина.
Ничего не сказав, он рухнул в объятия
убегающей наутёк Фелиции и вдруг
впервые за всю жизнь что-то понял, но что
— понять не успел, потому что умер. Вслед
за ним скончалась Фелиция.
Смерть
застала Клару Лофшиц за опознанием всё-таки
утонувших Лютеции Верещагиной и Анны
Васнецовой. Вслед за ней остановились
пропеллеры у всей полиции города.
В
два часа геройски застрелился шеф
утюжинской полиции гауптман Лофшиц.
Труп его было опознавать уже некому, да и
нечем.
Дольше
других сопротивлялся Утюжинский
Кадетский Корпус. Маленькие, толстые
кадеты десятками липли на широченных
клыках ужасного паука, мешая дыханию и
пищеварению. Последним бросился на
смерть (почему-то в обратном направлении)
командующий утюжинским военным округом.
Через
неделю в Утюжинске остановился
последний пропеллер. Город охватила
непроглядная тьма, и, куда исчез паук,
никто так и не понял. Только в самой
глубокой шахте города Сёмчик Батареев и
секретарша Вера доедали последний кусок
несвежей уже козлятины...
Цикл
написан в пос. Родники,
на
мансарде дома № 12 по Морской улице.
ПОЛНОЛУНИЕ
# ТРИ ДЕЛА ГИДЕОНА
ВТОРОПОЛКИНА # ДАМСКИЙ
КЛУБ # СТРАННАЯ СУЕТА НА
БИЛЬЯРДНОМ СТОЛЕ # СВИДАНИЕ #
ИНОПЛАНЕТЯНИН # ПАУК
|
