|
Алексей
Караковский УЙТИ
ИЗ ДОМА-НАВСЕГДА
(Безнадёжно
неоканчиваемая повесть, 2000)
ГЛАВА
1. Вечер и накуренная погода # ГЛАВА
2. В метро часто сходят с ума # ГЛАВА
3. Пешеходная Родина # ГЛАВА
4. Лаборатория для глухих # ГЛАВА
5. Монополия на истину # ГЛАВА
6. Вечное движение # ГЛАВА
7. Дивный мир #
ГЛАВА 8. Преображенская
площадь # ГЛАВА 9.
Карнавал на память # ГЛАВА
10. Дом-навсегда
Глава 2. В МЕТРО
ЧАСТО СХОДЯТ С УМА
Двери закрываются; TCP/IP;
Элитные квартиры в Чертаново; Десять
секунд Яузы; Джаз; 1/2; Блокнот Наринэ;
Червячья регенерация; Революции нет;
Поезд через сем; Гарь; Суть
перевоплощения и перевоплощения сути.
Двери закрываются
Можно долго ехать в метро и
оглядываться по сторонам, надеясь, что
сегодня твоя линия не станет кольцевой,
но даже если просто ехать по любой
прямой ветке, бывает так, что станция, на
которой затормозил поезд - кольцевая.
Вот даже хотя бы привычная и знакомая с
детства "Маяковская".
"...мы будем жить одной
коммуной...", - думает Рыжий, - "...я
могу приносить деньги... Полковник тоже
работает... Наринэ готовит здорово... Поэт...
ну, Поэт может просто вести хозяйство...
нас же четверо, и мы такие близкие люди...
точно... всё, решено... уйдём из дома и
будем жить коммуной...".
"Станция Маяковская...
осторожно, двери закрываются...
следующая станция Маяковская", -
слышит Рыжий и вдруг понимает, что даже
родная и близкая когда-то станция метро
неожиданно закольцевалась... надо срочно
выходить.
Но даже на эскалаторе в голове
Рыжего крутятся одни и те же фатальные,
закольцованные слова: "...мы будем жить
одной коммуной... осторожно, двери
закрываются... мы всё равно будем жить
одной коммуной... двери закрываются...
коммуной... двери... закрываются...".
TCP/IP
Как бы, между прочим, в
сознании вспыхивают и сразу же исчезают
навсегда отдельные побудительные
фразеологизмы (отчасти на языке
соответствующих оригиналов):
1. Выключить все протоколы,
кроме TCP/IP.
2. Break on through to the other side.
3. Set the controls for the heart of the sun.
4. По газонам не ходить.
5. Choose your number. / ...y nombre del mundo
6. Ездить на крышах вагонов
попутных дизельных поездов строго
запрещается.
7. Be careful / беречь от детей
8. Всё.
Элитные квартиры в Чертаново
Жара съедает рассудок, как кот
сметану. Летом в метро особенно часто
сходят с ума.
Всюду сумасшедшие. Даже вон та
бабушка с бутылками тоже точно не в себе.
"...надо бы уступить бабушке
место...", - думает абстрактная
нормальная женщина, но вдруг вспоминает,
что и ей уже, вроде как, тоже пятьдесят
пять.
Каждое утро она проходит мимо
своей надгробной плиты с красочной
фотографией и надписью-эпитафией: "МЫ
ОБУСТРАИВАЕМ МИР. ЭЛИТНЫЕ КВАРТИРЫ В
ЧЕРТАНОВО". Ей кажется, что там, на
фотографии, она ещё молода, и квартиры в
Чертаново всё такие же элитные, и
стремиться есть к чему... но прошло
тридцать пять лет, а рекламный плакат не
сняли, видимо потому, что жилплощадь в
Чертаново упала в цене и осталась не
распроданной.
Пожалуйста, купите элитную
квартиру в Чертаново, чтобы этот мир,
наконец, обустроился до конца!
Десять секунд Яузы
Единственная вероятная
причина самоубийства в этом городе - это
низкая пропускная способность
московского метрополитена. Но каждое
утро, когда едешь на работу, стараешься
не думать об этом. Хочется, нестерпимо
хочется увидеть хотя бы десять секунд
Яузы - крохотный наземный участок метро
между станциями "Сокольники" и "Преображенская
Площадь". Эта короткая полоска света
помогает выдержать день.
Самое простое - броситься под
рельсы, но это не поможет... интересно, о
чём думал Гитлер, догорая во дворе
рейхсканцелярии? Но в метро никого не
жгут, хотя от этого никому не легче. В
метро всё иначе, и даже запах какой-то не
такой, и бомжи другие. Здесь они уже не
бомжи. Здесь они - дома.
Ещё в метро часто любят друг
друга - прекрасное приложение
творческих сил истероидов и, возможно,
шизофреников, не нашедших себе в жизни
другой сцены, кроме как целоваться на
эскалаторе. Всё это неплохо сочетается с
идиотской рекламой, раскатанной по
криво-белым стенам.
Конечно, в метро хочется
принять участие в какой-нибудь
катастрофе. Так сильно не хочется нигде:
ни на работе, ни дома, ни даже в автобусе.
Нетрудно понять разных террористов, так
часто взрывающих метро, и так без толку:
шутка ли убить осьминога-паука с
суммарной длиной щупальцев 280
километров!
Но если нельзя убить метро,
желание убить хотя бы себя становится
особенно нестерпимым. Здесь не надо
жалеть уникальный парадокс того, что ты
одновременно есть и не есть; ты же никому
здесь не нужен, и тебя никто не поймёт.
Здесь невозможно создавать себя: в толпе
твои руки скованы в буквальном смысле
слова. Здесь невозможно даже временно
забыть обо всём этом: этот шум и этот
запах не оставят тебя в течение всего
твоего маршрута. В метро при любой толпе
ты всегда один - столько людей всегда
рядом, и никого близко! - но именно это
является залогом твоей общественной
безопасности. Откуда ты знаешь, может
быть, именно поэтому так мало людей
бросается под поезда?
И лишь крохотный наземный
участок пути - десять секунд Яузы между
станциями "Сокольники" и "Преображенская
Площадь" - придают сил всё-таки
выдержать этот путь на работу, а вечером
- домой, и больше нет ничего, ничего,
ничего...
Джаз
...атональный выдох сакса, и
музыканты меняются в лице. Контрабасист
теряет осязание, а найденные им на
память ноты обретают звук неловко и
неумело. Барабанщик вздрагивает, и
слабая доля начинает перевешивать
сильную. Не теряет уверенности только
пианист, пытаясь искромётными глиссандо
сгладить промах и убить молодого
саксофониста.
Музыка извивается в золотом
раструбе духового инструмента, но
тщетно. Синхронная, пошаговая агрессия
джаз-бэнда душит смелую импровизацию и,
сдаваясь, молодой музыкант оставляет
ритм на растерзание взбесившегося
барабанного соло. Ещё шестнадцать
тактов коды, резкий удар по хай-хэту, и
всё кончено. Мёртвая музыка лежит под
светозарным взглядом прожекторов, джаза
словно и не было...
...Открыв глаза, Поэт видит,
однако, не неизвестную сцену, окружённую
аурой романтики подполья. Вместо этого -
одинокий подземный переход где-то в
центре города, такой пустой и грязный,
что практически вживленный в себя и свою
самодостаточность. Что ж, количество
монет в старом футляре от тенор-саксофона
вполне оправдывает день и желание
срочно напиться; музыкантам можно ехать
домой.
Лучшие свинги приходят в метро
потому, что шум поезда - лучший
аккомпанемент. Джаз - музыка прогресса и
совершенстования, он не стареет и не
постареет никогда. Поэтому джаз - везде.
Его слышно и в блочных конструкциях
новостроек, и в бетонных опорах мостов, и,
в общем, везде, где только угодно. Джаз -
не ретро, как не ретро - московский
метрополитен, частично построенный ещё
до войны. И война - не ретро. И мир - в
значении "свет", а не "покой".
"...стихотворная музыка лета
скоро снова обрушит на нас мощь своих
чар... я знаю, именно тогда мы выйдем,
наконец, из метро и отправимся в
бесцельную прогулку по замоскворецким
переулкам с пивом и Натом Кингом Коулом,
а потом - тихо встретим сентиментальный
вечерок где-то между осторожной
Остоженкой и черногрязской
Пречистенкой. И пусть улыбается с
постамента широкобородый Энгельс, так
похожий на князя Кропоткина... в конце
концов, и это - тоже джаз...", -
успокоенно думает засыпающий Поэт.
1/2
Когда едешь в метро, понимаешь,
наконец, что же такое на самом деле 1/2.
На работе пребываешь примерно
полдня. Из этого времени - наполовину
работаешь, наполовину отдыхаешь, да и
работаешь, в общем, тоже вполсилы, потому
что знаешь, что вечером к тебе придут
друзья, и как всегда, купив в складчину
бутылку, они выпьют её с тобой тоже
только наполовину, а потом разъедутся
кто по домам, кто по гостям. Тогда можно
будет позвонить любимой девушке; в
половине случаев ты до неё
дозваниваешься. Но любите вы друг друга
тоже только наполовину, поэтому на
полуслове вы прощаетесь, пообещав на
ближайших выходных провести вместе
полдня...
Только в метро понимаешь,
насколько важно однажды бросить всё и
уйти из этого мучительного
половинчатого существования-навсегда.
Блокнот Наринэ
И вечер, и снова Наринэ едет в
том же вагоне поезда, снова блокнот на
коленях (обычно так пишут только стихи),
и снова собственное отражение в лихом
берете напротив. И такое ощущение, что
пьяный урод лет сорока рядом - тоже
встречается тоже, как минимум,
миллионный раз в жизни.
"...сейчас точно спросит, что
я такое пишу...", - раздражённо думает
Наринэ.
- Поэму пишете? - спрашивает
урод.
- Диссертацию! - искренне
отвечает Наринэ и выходит на первой же
станции, удивляясь тому, насколько можно
ненавидеть нетрезвых мужчин.
интернализация социальных
норм / происходит через получение опыта /
прямого непосредственного социального
взаимодействия // поэтому данная
проблема должна решаться совокупно //
существуют разработанные технологии
создания воспитательной среды /
способствующей самореализации личности
/ и интеграции её в социум // неясно лишь /
почему / они не используются // тогда бы и
проблемы не было
вообще в науке раздражает её
стремление к усовершенствованию мира /
то есть / в любом случае разрушению // я
предпочитаю надстройку // если новшество
жизнеспособно и необходимо / значит /
принесёт пользу / в противном случае
отомрёт само // в любом случае инновации
дают системе / необходимый опыт борьбы с
бессмысленной эволюцией
педагогика считает своим
долгом / изо всех сил вдалбливать /
доброе разумное вечное // но педагог / в
силу своей человеческой природы / не в
силах выйти за рамки / своего
представления об идеале //
действительная же цель воспитателя /
состоит в помощи человеку / в обретении
необходимого социального опыта / пусть
даже полученного / в ходе борьбы с
воспитательной системой
гуманистические ценности
вредны / потому что определены //
соответствовать реально меняющемуся
содержанию ценностей / может только
динамичная структура // гуманизм / по
определению мёртв
выжить // а вы хоть знаете / что
значит выжить? // вы видели детей /
маленьких детей / обречённых на смерть? //
вы видели сухую отстранённость взрослых
/ скармливающих последние крошки / своим
чадам / сидя на крышах / снесённых
наводнением изб? // боже мой / да что вы
вообще знаете? // что вы вообще видели?
эта наука / для меня /
оскорбительна по определению // очень
трудно заниматься педагогикой / когда
говорят о воспитании личности // ведь
личность / это и я сама тоже / какое право
они имеют меня воспитывать? // не знаю ни
одного педагога / хоть раз пытавшегося /
примерить весь этот воспитательный бред
/ на свою собственную / бесценную персону
СВОБОДА / всегда асоциальна //
она ни за / ни против / она вне // она
существует или отсутствует / только
внутри нас
настоящая РЕВОЛЮЦИЯ / это не
разрушение или строительство мира // это
планомерное / сознательное /
строительство СЕБЯ // и тогда с твоей
свободой / ни одна сука ничего не сделает
"...боже...", - думает Наринэ,
резко закрывая блокнот, - "...и зачем
всё это надо?... это же ничего и никого не
изменит, даже меня... ведь если я всё это
написала, значит, я уже не такая... до чего
же, в сущности, не к чему стремиться в
этом мире...".
Червячья регенерация
Станция "Пушкинская".
Фальшивые благовонные ароматы
автомобильных салонов.
Долговязый, молодой человек в
потрёпанной синей спецовке, в котором
совсем нетрудно узнать Рыжего,
дожидается поезда и, пройдя в вагон,
старается встать так, чтобы не видеть в
стекольном отражении своего лица. "...ещё
увижу вдруг что-нибудь не то...", -
беспокоится он. Что ж, если стекла
поблизости нет, значит, отражения в нём -
тоже.
Как показал многолетний опыт,
дорога от метро до книжного магазина
напротив костёла св. Мартина, где Рыжий
оставляет обычно треть ежемесячной
зарплаты, занимает ровно одну сигарету.
Но курить не хочется; прошёл дождь, и на
улице много интересного.
Воздух свеж специфическим
дождевым запахом; пряно поблескивает
омытый небесной влагой тротуар. Под
ногами мусор, вдоль поребрика - сгустки
дождевых червей.
Рыжий читал где-то, что если
прокрутить дождевого червя на мясорубке,
то из каждого кусочка ткани возродится
по самостоятельной особи.
"...какие они совершенные...
как жаль, что человеческий мозг
неспособен так восстанавливаться,
неспособен никак...".
Задумавшись о червячьей
регенерации, Рыжий наступает в лужу и,
очнувшись, вдруг видит себя в водяном
отражении: демократично поношенная
синяя спецовка, видавшая виды красная
бейсболка с надписью "Harley Davidson",
утомлённое лицо, заляпанное светлой
щетиной, что-то там ещё.
"...вроде бы я...", -
успокаивается Рыжий и, убедившись в
предельно возможной искренности
водяных гладей, решает сегодня больше не
ездить на метро. В конце концов,
существуют ещё и троллейбусы.
Революции нет
В метро, как нигде,
задумываешься о революции.
Любого небольшого
пассажиропотока на эскалаторе уже
достаточно, чтобы понять, что революция,
как утопическая мечта об одновременном,
всенародном качественном скачке, в
сущности, безнадёжно устарела. Глядя на
однообразные потоки равнодушных лиц,
спешащих по единому неведомому
расписанию кто куда, понимаешь, что ни
коллективное сознание, ни социальные
установки невозможно преодолеть пусть
даже самой удачной серией политической
ходов.
Те же, кто всё ещё цепляется за
свои поношенные идеалы, вызывают, в
лучшем случае сострадание и жалость, а в
худшем - лёгкую боязнь: юродивые... как же
вас скрутило, бедные. И ведь
действительно скрутило: а вы попробуйте,
поборитесь за Отчизну в поезде метро!
Знаете, что из этого получится? Да толпа
просто расступится перед вами! Бедные,
больные герои уходящего прошлого...
Это раньше вы ненавидели
мещанский быт и его носителей, а они в
силу инстинкта самосохранения отвечали
вам тем же. Но теперь, когда анархизм
повсеместно разрешён и даже
рекомендован, а, следовательно,
обезврежен, вряд ли кто-нибудь даже
просто заметит вас, бунтари и
революционеры. Лишённые привычных
знаков внимания, вы - никто; и, распаляя
свою ненависть, вы совершенно не
понимаете, что причина ей -
неспособность совершить истинную
революцию хотя бы внутри самих себя. Да,
к несчастью, вы слабы не менее, чем ваши
враги; именно в этом кроется истинная
причина вашего чудовищного поражения.
Даже Государство, приложение
сил отдельных функциональных единиц,
наделённых могуществом и властью,
придумали слабые люди для защиты от
стада, сметающего с ног пару-тройку
случайно незамеченных сверхчеловеков,
своих погонщиков. Но даже Государства им
показалось недостаточно для защиты от
угрозы хаоса и разрушения. Вынужденные
искать точку опоры в силу своей
неспособности к самостоятельному
сознанию, слабые люди заключили
Женевские Конвенции, Хельсинские
Соглашения и поставили во главе себя
выбираемого из пяти-шести выскочек
всесильного вожака, не понимая даже, что
не он гарантирует исполнение
Конституции, этого свода правил
пользования государственным общежитием,
а Конституция гарантирует его выборы.
Только верующие тихо поклоняются своим
конфессиональным лидерам, дарованным
без всяких всенародных выборов Богом-Конституцией...
Каждому достаётся по заслугам.
Каждый получает своё имя, номер и паёк:
ведь даже революционеры и анархисты не
способны выжить без крова и хлеба. На то
им и должность, раз уж они принимают
участие в этой массовой игре...
Но истинно свободные люди не
нуждаются в почётных званиях "революционер",
"гуманист", "диссидент", "правозащитник".
Они живут, делая, несмотря ни на что, своё
дело так, как они его понимают; и умирают,
не ища какого-либо признания и почёта. Им
не нужны титулы и ордена, ведь они всего
добились своим трудом...
Впрочем, никто не гарантирует
им защиту. Свободными людьми трудно, но
вполне возможно управлять; это делается
и поныне проверенными веками методами:
интригами, уговорами, а если не выходит,
то угрозами и шантажом. Но они не
нуждаются в управлении.
Не нуждаются они и во власти:
зачем власть над другими, когда ты сам -
больше, чем целый мир. По большому счёту,
свободный человек нуждается только в
том, в чём и все остальные люди - любви...
Поезд через сем
- Нам всем туда!...", -
объявляет Наринэ, указывая на
прибывающий поезд метро.
- А в "сем" - это куда?...",
- по обыкновению дурашливо
осведомляется Поэт.
- В "сем" - это, значит, "всем"!...",
- веско отвечает Наринэ, и Поэт опять не
находится с ответом.
"...где же этот "сем"?",
- думает Рыжий, - "на какой станции
метро, на какой ветке, вообще, в каком
городе?...".
Он пытается вспомнить, в каких
городах России построено метро, и
получается, что, по крайней мере, в шести:
Санкт-Петербурге, Москве, Нижнем
Новгороде, Самаре, Екатеринбурге и
Новосибирске.
Рыжему представляется поезд,
идущий под землёй от станции к станции,
не обращая внимания на условности
наземной географии. "...станция "Василеостровская",
следующая - "Чистые Пруды", потом -
"Заречная", потом - "Уралмаш",
"Сибирская", и так далее!... да,
вполне маниакальная идея, ещё раз
показывающая, что в метро трудно, очень
трудно находиться в адекватном
состоянии...".
Поезд идёт по своему обычному
маршруту, и хотя сегодня в нём всё так же,
как и всегда, на следующей станции Рыжий
не может определить, в каком городе он
находится.
Гарь
Киноверсия этой жизни никак не
складывается, поэтому, закрыв глаза,
открываешь их уже на мосту; по крайней
мере, так часто оказывается. Поезд летит
по неведомо прекрасной поверхности пути
через траву, деревья и цветущие кусты.
Несколько секунд, повторный нырок, и ты
снова в тоннеле.
Повторное появление в саду
может состояться и сейчас, и через
неделю; как правило, невозможно с
точностью сказать, когда ты снова
окажешься в нём. Снова кувырок на выходе
из околоземного пространства тоннеля в
немыслимый ренессанс окружающего света;
вокруг сад, и хочется остановить
временной промежуток для того, чтобы
рассмотреть его поближе.
Что ж, стрелки на часах
послушно притормаживают; поезд замирает
на хрупкой ненадёжности секунды, и можно
пройтись по его утробе, активно исследуя
неожиданно ставший доступным фрагмент
бытия.
Когда останавливается время,
всегда острее чувствуешь свою
трансперсональность. Вернее, кроме неё
не чувствуешь вообще ничего.
Освободившись от поступательного хода
событий, ты освобождаешься и от
самосознания; даже своё существование
ты делишь со всем миром одновременно.
Замирает поезд, и ты - пчёлка,
летающая по деталям этой прелестной
акварельки; ты - лучик света, многократно
отражённый в стекле подземного вагона.
Всё пространство волшебства даровано
одному тебе; разве это не чудесно? Вперёд!
Ты здесь один, никто не видит и не
чувствует тебя; значит, можно петь,
веселиться и вообще с толком проводить
дарованный тебе фрагмент свободы... но
отчего же здесь так пахнет гарью?
Это пахнешь ты, браток.
Останавливая время, привыкай быть не
только ароматом амброзии и нектара, но и
дымом самого обычного
среднестатистического городского
пожара, который находится, кстати,
совсем неподалёку отсюда, в гаражах близ
Полюстрово (или воеводства Вишнево, что,
в принципе, одно и то же).
Суть перевоплощения и
перевоплощения сути
Да, всё так, но только пока ты
едёшь в метро. Когда вечер, когда не
думаешь, и единственным разумным
пределом существования кажется только
достижение знакомой, заваленной мусором
станции метро, покупка у поздней
старушки пирожка с картошкой на ужин (картошка
- не мясо, так просто не отравишься).
Дальше, по сути, то же самое: ожидание
вечно опаздывающего автобуса,
автоматическая попытка утаить монету за
проезд, бессознательная ходьба от
остановки до дома, лифт, дверь квартиры,
и так ежедневно.
И где там подумать о чём-то!
Детали бытия так и хотят присвоить себе
направление твоего взгляда с помощью
будь то дурацкой рекламы на стене, будь
то газеты соседа по скамье пассажиров.
Нелегко сопротивляться, да и возможно ли?
Вон, некоторые в метро пишут
стихи. Да о чём можно написать в метро,
кроме как о метро или о себе, или о себе в
метро (о третьем варианте развития
событий пишущий обычно не подозревает)?
Хорошо ещё, что в метро иногда
попадаются случайные птицы, забредающие
на станции через наземные участки пути.
Но через минуту после того, как радость
встречи отступает, поневоле
задумываешься: а выживут ли они здесь? И
вообще, разве эта среда приспособлена
для того, чтобы здесь рождались,
взрослели, любили, растили детей и
умирали в кругу родни? Вряд ли...
Метро - это чёрная пустыня. В
метро невозможно жить. В метро можно
разве что только спать...
ГЛАВА 1.
Вечер и накуренная погода # ГЛАВА
2. В метро часто сходят с ума # ГЛАВА
3. Пешеходная Родина # ГЛАВА
4. Лаборатория для глухих # ГЛАВА
5. Монополия на истину # ГЛАВА
6. Вечное движение # ГЛАВА
7. Дивный мир #
ГЛАВА 8. Преображенская
площадь # ГЛАВА 9.
Карнавал на память # ГЛАВА
10. Дом-навсегда |
