|
Алексей
Караковский УЙТИ
ИЗ ДОМА-НАВСЕГДА
(Безнадёжно
неоканчиваемая повесть, 2000)
ГЛАВА
1. Вечер и накуренная погода # ГЛАВА
2. В метро часто сходят с ума # ГЛАВА
3. Пешеходная Родина # ГЛАВА
4. Лаборатория для глухих # ГЛАВА
5. Монополия на истину # ГЛАВА
6. Вечное движение # ГЛАВА
7. Дивный мир #
ГЛАВА 8. Преображенская
площадь # ГЛАВА 9.
Карнавал на память # ГЛАВА
10. Дом-навсегда
Глава 5. МОНОПОЛИЯ
НА ИСТИНУ
Будние люди; Odd bustle before coup d'etat
(Скука #1); Непогода; Сцена ненависти к
музыке у включённого радиоприёмника (Скука
#2); Оставьте нас в покое!; Сон на клумбе (Скука
#3); False-prophet & his witness; Капля точит камень (Скука
#4); Совесть.
Будние люди
Каждый Понедельник, с утра, в
голове начинается смутное беспокойство,
неописуемое никакими словами.
Непреодолимо тянет ещё раз причесаться,
посмотреть на себя в зеркало, постоять
на пороге, внимательно глядя в пустоту,
сделать ещё несколько равных по
осмысленности действий...
Как правило, мы объясняем это
необычное поведение стрессом, вызванным
торопливым уходом на работу. Конечно,
такая версия успокаивает, но если бы это
было правдой! Утренний бред не имеет
никакого отношения ко внешним
раздражителям, просто внутри опять
нарастает процесс старения - в какой-то
степени обратимый, но всё равно
неприятный.
Больше всего Понедельник
отражается на форме одежды и выражении
лица, и дело тут не в том, что ты сереешь
или что-то там ещё в этом роде, - просто ты
становишься будним, вот и всё. И это не
катастрофа, это нормальная защитная
реакция на нечеловеческую жизнь
обычного среднестатистического
нечеловека.
В Понедельник и поговорить-то
не с кем; всюду такие же будние люди, как
и ты сам. Даже маленькие дети в
Понедельник подвержены нечеловеческой
серьёзности, почти скорби. Они ещё не
обременены социальными обязательствами,
но уже инстинктивно чувствуют
приближение своей несвободы... хорошо
ещё, что в детстве невозможно серьёзно
думать о смерти.
Ещё в детстве незнакомо
понятие летаргии, а оно, между прочим,
неплохо соответствует буднему ощущению
времени, когда так хочется спать, что не
раздражают уже даже музыка, лица коллег
и даже наиболее неприятные служебные
обязанности. Все эти нездоровые
симптомы появляются только во взрослом
возрасте, когда от обречённости
перелистывания календарных страниц,
года набегают один на другой, приводя к
долгожданному пределу в виде пенсии и
смерти.
Будний мир не исчерпывается
Понедельниками, Вторниками и другими
Рабочими Днями Недели. Будний мир
врывается в личную жизнь и в
немногочисленные прочие дни шашлыками,
днями рождения, свадьбами, похоронами и
другими социальными нуждами по
коллективному преодолению скуки...
бесполезно. Будний мир состоит из будних
людей, и, оставаясь такими же, они
никогда себя не развлекут.
Единственное, что можно делать
в буднем мире с будними людьми - это
целеустремлённо зарабатывать деньги
для того, что время от времени всё-таки
его покидать - хотя бы в пользу
маленького бильярд-бара "Анаконда",
где, видимо, и находится финальный порог
этого буднего дома-навсегда...
Odd bustle before coup d'etat (Скука #1)
В этом году тоскливо больше,
чем обычно, ещё и потому, что проходят
выборы мэра города. Старый мэр уже не
может выполнять своих обязанностей;
баллотируются его первый заместитель
Нагайкин, писатель Зазнобин и два боевых
генерала. Результат шоу очевиден, но
маленький переносной телевизор опять
работает на пределе, и потому Наринэ
приходится всё это выслушивать.
- ...мало уметь управлять
городом, надо управлять им эффективно.
Задача мэра состоит не в
перераспределении материальных благ, а
в продуманном, взвешенном
инвестировании денежных потоков в
городское хозяйство...
Наринэ вздыхает и принимается
за отчёт, который надо было сдать в
учебную часть ещё в пятницу.
- ...необходима коренная
реформа транспортных сетей. Это одно из
условий процветания города, и потому мы
относимся к этой проблеме со всей
возможной ответственностью. Город
загружен частным и служебным
автотранспортом преимущественно из-за
непривлекательности транспорта
общественного. В связи с этим необходимы
срочные капиталовложения для
обновления автобусно-троллейбусного
парка; а также предполагается
строительство новой наземной кольцевой
линии метрополитена вдоль существующей
Окружной железной дороги...
Наринэ встаёт и, несмотря на
умоляющий взгляд молодой деканатской
сотрудницы, выключает телевизор. Хватит
на сегодня, и так суета вокруг сплошная...
Непогода
Когда начинается Непогода,
всегда найдётся какой-нибудь фрагмент
внутреннего убранства, игнорирующий
внешнюю реальность. Особенно в этом
повинны так называемые "обогреватели"
и "кондиционеры", обманывающие
население фальшивым температурным
режимом, принимаемым за истину.
Правда, являясь
добросовестными пахарями сферы услуг,
сами по себе они не являются
первопричинниками искажения природных
реалий. Просто они отражают всё то же
самое; всё, что было до них и будет после,
а именно нашу прямую и безоговорочную
монополию на истину, наше безусловное
право определять, что хорошо и что плохо
в мире природы. Ведь если погода
холоднее, жарче, влажнее или суше, чем мы
привыкли замечать, значит, нас
обманывают, правильно? А вот что-что, но
обман мы не терпим!...
Вот и оказалась Непогода в
меньшинстве и забвении. Род людской
всегда предпочитает невыразительную
середину: и мороз ему не по нраву, и жара,
гроза не мила, и солнцепёк утомляет. Где
уж тут место для какой-то там Непогоды...
Шеф
Пример того, как можно
смотреть на людей своими, а не их глазами.
Шеф. Просто Шеф. Так его все
знают, и не нужно более слов.
Каждое утро он приходит на
работу и, зелёный с похмелья,
закрывается в кабинете. В это время его
лучше не беспокоить. В гневе он не тратит
себя на мелочи, и это знают все.
В полдень - первое появление на
людях. Выпита уже пара первых коктейлей
и жизнь потихоньку налаживается. Можно
бы и поработать, но вот беда - настаёт
время обеда.
В целях улучшения настроения
употребляется несколько вторых
коктейлей, и жизнь становится особенно
хороша. Можно пройтись по конторе, нежно
попахивая перегаром, подбодрить
журнальным юмором и профессиональным
советом особо старательных сотрудников
и обязательно хлопнуть по ляжке
зазевавшейся молодой секретарше, чтобы
лучше работала.
В конце рабочего дня
заниматься уже абсолютно нечем, поэтому
дела откладываются в сторону, и
направление выдвигается к бару напротив:
сегодня (как, впрочем, и вчера) там
особенно вкусная выпивка и особенно
подходящие девочки.
Дом тоже близко - в том же
квартале, что и фирма. Любящий комфорт
Шеф всегда снимает жильё как можно ближе
к месту работы, чтобы в состоянии
опьянения или абстиненции не надо было
далеко передвигаться на далёкие
расстояния.
Сейчас он стоит у стойки бара,
глядя мутными глазами в бессмысленное
пространство. Через несколько часов бар
закроется, и он выйдет на улицу ловить
машину, чтобы она отвезла его за угол, к
дому, где он, собственно говоря, и живёт.
Ну, да Бог с ним.
Сцена ненависти к музыке у
включённого радиоприёмника (Скука #2)
- ...алло, Дмитрий Павлович, а
машина уже пришла?... не будет?... плохо
слышу... сделаны все внутренние работы,
кроме настила паркета... вас понял,
сдадим в срок... нет, цемент надо завести
на новый объект... ну, у рынка... так работа
же стоять будет... куда цемент отвезти?...
не слышу... засунуть?... куда?... понял...
Значит, никакой
производственной деятельности сегодня
не предвидится, и до конца дня придётся
досидеть, куря на кухне с молодым и
глупым шофёром Веней Кусочкиным.
Девятнадцатилетний Веня много и
красочно говорит, непревзойдённо
пользуется чужой помощью в разгадывании
кроссвордов и считает себя начальником
вселенной. Если с кем-то и может быть
скучно, то это только с ним.
Половину стола в самом
просторном помещении офиса занимает
секретарша Вика, половину - сметчица
Наташа, остальной (один) стол -
поочерёдно все мастера. Можно было бы,
правда, сесть на один из стульев в углу и
почитать, но девушки, постоянно занятые
больше, чем мужчины, почти точно
рассердятся, или, что ещё вероятней,
настучат начальству, а это никогда не на
пользу. Всем известно, что Палыч, конечно,
справедлив, но строг... впрочем, на Рыжего
никогда ещё не скатывались неприятности,
уж так получалось.
Рыжий вздыхает и пытается
отвлечься от назойливости громогласной
радиостанции (Вика утверждает, что без
музыки она неработоспособна, а музыку
она слушает, конечно же, самую
раздражающую). Больше всего сейчас ему
хотелось бы разбить к чёрту надоевший
приёмник или, что ещё лучше, скорее
отвезти на объект эти идиотские два
мешка цемента, но, видимо, ни то, ни
другое в обозримое время не получится.
Обидно.
Так можно и впрямь
возненавидеть музыку вплоть до горячего
желания искоренить её навсегда. Но идти
на конфликт с внешним миром - это, значит,
обречь себя на поражение, и потому Рыжий
будет ещё не один час спокойно сидеть у
работающего радиоприёмника в ожидании
конца рабочего дня...
Оставьте нас в покое!
Невыразимая скука поглотила
сердца миллионов российских граждан и
до сих пор расширяет сферу своего
влияния.
Основой для её возникновения
стала пустота, появившаяся у некоторых с
наступлением старости, у некоторых - в
связи с окончанием периода взросления, у
прочих - в связи с пресыщением успехами
слишком благополучного и освещаемого в
прессе меньшинства. Политики, актёры,
музыканты - все они словно потеряли свой
облик профессионалов, превратившись в
усреднённо-уважаемые национальные
символы, не привлекательные ни для кого
за пределами страны. И если всё это,
может быть, и казалось в какой-то степени
естественным жителям обеих столиц и
большинства областных центров, то в
провинции подобного рода взгляд на
положение вещей порождал лишь
непонимание и сухую обречённость, не
родственную, однако, отчаянью. Этот
комплекс противоречивых и, вместе с этим,
крайне сильно выраженных эмоций породил,
скорее, в итоге, самоизоляцию, берущую
корни в инстинкте самосохранения;
собственно, именно поэтому любые
действия, направленные на вывод из
состояния самого себя, неминуемо
приводили к вспышке звериной агрессии.
Самым выразительным лозунгом русских
снова стал отчаянный вопль: "Оставьте
нас в покое!".
Америка же в это время
продолжала затирать до дыр опошленное
ещё в конце восемнадцатого века слово
"свобода". Инсталлировав идеал
своего бытия в непосредственное
настоящее, протежируемый государством
протестантизм решил раз и навсегда
миссионерскую сверхзадачу, объяснив все
благоприятные стечения обстоятельств
своей персональной заслугой. Всё же, что
касалось промахов и неудач, списывалось
не на несовершенство избранной системы,
а на слишком раннюю ступень развития
цивилизации, находящейся, разумеется, на
пути к неминуемому прогрессу. Целью
жизни любителей свободы стало
достижение успеха, выражаемого в
максимальном числе материальных благ,
полученных в каждый непосредственный
момент времени, как залог
поступательного движения к
совершенству...
Однако, монополия на истину
всегда подразумевает экспансию. Истина -
ходовой и высокооплачиваемый товар в
регионах, потерявших веру в себя. Именно
американская вера в счастье стала для
мира бесплатным плацебо, презревшим на
время внутренние аспекты развития
доверчивых этносов. Вот вам и
протестантизм, вот вам и миссия...
Другое дело - Россия. Пережив
не один десяток агрессивных культурных
влияний, русские так и не смогли
оправиться от разрушительного
воздействия одного из самых первых из
них - христианско-православного. Приняв
на веру интроспективистские догмы
Писания, русские немедленно
отождествили себя с почти истреблёнными
евреями, переняв, по существу, у них роль
богоизбранного народа, терпящего
гонения и невзгоды ради прекрасных, но
абстрактных идеалов.
Комплекс страдания,
заложенный в самых глубинах
православной стихийной веры,
кардинально противопоставлен
протестантизму, обрящему смысл жизни
именно в земной жизни. Именно в силу
презрения к мирскому прагматизму
русские так и остались хозяевами самой
великой державы и самых мутных глаз.
Именно эта нация сумела породить такое
количество слишком "крайних",
слишком гениальных, слишком убеждённых
разрушителей канонов - Пушкина, Бакунина,
Соловьёва. И то, что русские так и не
смогли создать именно свой завершённый
мир - и в этом тоже кара, тоже трата. По
большому счёту, после князя Владимира
Крестителя им было уже нечего создавать...
Итак, пребывая во многовековой
скуке, русский народ продолжал свой
тягостный мессианский самоанализ, а в
это время Волга всё текла, текла, и
утекала... вот только неизвестно куда...
Сон на клумбе (Скука #3)
С весной так трудно бороться...
выйдя из дома, можно оказаться не на
работе, например, а вообще неизвестно
где. Но проиграть весне всегда можно
только в свою пользу.
Просыпаясь, Поэт первым делом
знакомится с местом, куда он сегодня
попал, а потом уже - с самим собой.
Найдя себя весенним полуднем в
клумбе, заключённой в тесном дворе не то
школы, не то детского сада, не то училища,
он ищет рядом свою бескозырку, но, не
отыскав её, пытается в первую очередь
понять, где она, а не где он сам. Но он сам
в клумбе, а бескозырка ему приснилась, но
Поэт этого ещё не знает, а потому просто
вспоминает свой сон, не вылезая, впрочем,
до поры до времени из клумбы, потому что
бескозырку пока найти важнее.
...Поэт служит в торговом флоте,
мотаясь между Ленинградом и Голландией,
но рейсы бывают довольно редко, и в
промежутке он подшабашивает
журналистикой. Вот и сейчас он на
крупной партконференции, где собрались
руководители крупнейшего в стране
оппозиционного блока "Союз
оптимистов".
Партийному Боссу, сидящему в
президиуме, привычно тоскливо среди
набивших оскомину лысоватых полудурков-коллег,
но долг его обязывает держаться так же
оптимистично, как это принято обычно в
его блоке; внешний вид лидера должен
безукоризненно соответствовать его
внутреннему идеологическому содержанию.
Кстати, хорошо бы дать кому-нибудь
подходящее по случаю интервью; тем более,
что вон тому молодому журналисту явно
очень хочется его заполучить...
Партийный Босс тяжело опускается в своё
партийное кресло в пресс-центре блока;
оглашается начало беседы, ведомой, по
принятому обычаю, строго наедине.
"Трудно, наверное, держать в
узде такой разношёрстный блок; каждый
тянет в свою сторону; интересно узнать,
что вы думаете обо всём этом; кстати, у
нас на флоте, сходная специфика,
особенно, в порту во время штиля", -
Поэт закуривает, ожидая реакции.
"Трудно; а ещё, во-первых, у
меня дача в Хомяково; а во-вторых, - во-вторых",
- глаза Партийного Босса начинают
неприятно масляниться, и тут Поэт
внезапно понимает, что, как это ни
неожиданно, их хозяину свойственна ярко
выраженная гомосексуальность; причём
настолько скрытая, что дальше в этой
форме она проявляться уже просто не
может. Ошеломлённый и несколько
испуганный нечаянным открытием Поэт
торопливо прощается, надевает
бескозырку и просыпается в неизвестной
клумбе, находящейся неизвестно где.
Отряхнувшись от земли и
сновидений, Поэт перелезает шаткий
забор и оказывается на довольно
оживлённой улице неизвестно какого, но
уж точно незнакомого города. Впрочем,
познакомиться надо бы; но в первую
очередь, не с его названием, а с тем, где
бы и на что выпить. По выработанной
годами технологии, с помощью чтения
стихов многочисленным случайным
прохожим, Поэт легко приобретает
бутылку портвейна. По характеру
продаваемых продуктов, адресам их
изготовителей и некоторым иным
неуловимым мелким признакам нетрудно
понять, что город называется Тула, но
Поэт не помнит, чтобы он раньше здесь был,
и потому не знает, как ему провести день.
А на самом деле-то надо бы напиться,
сочинить пару-тройку новых
стихотворений, одолжить у кого-нибудь
гитару на пяток песен, познакомиться с
какой-нибудь местной любвеобильной
девочкой, с толком провести с ней вечер,
а если получится, то и ночь, а самое
главное, как можно меньше думать о
завтрашнем дне.
Место напоминает не то "Сайгон"
в Ленинграде, не то магазин "Аккорд"
на Кузнецком Мосту в Москве, не то начало
Трёхсвятской улицы в Твери.
Любознательный Поэт считывает со стен
домов имена их улиц и определяет
соотношение их широты и долготы как
скрещивание проспекта Ленина и улицы
Каминского. Он садится на ограждение
подземного перехода и начинает искать
глазами кого-нибудь, с кем можно было бы
начать осуществление выбранной
программы действий; но ещё слишком рано,
никого из молодёжи рядом нет, и он ждёт.
Через несколько дней его видят
в Курске; затем он появляется в Нижнем
Новгороде, Казани, Москве, Петербурге; и
во всех этих случаях, видимо, он
направляется домой...
False-prophet & his witness
Горит проводка. Очень сильно
горит проводка. Ещё немного, и этого
напряжения уже не выдержать всем самым
важным механизмам - трансформаторам,
фильтрам, светодиодам, реле...
Работая на Дело, нельзя не быть
механизмом, и это подставляет. Любая
мелкая неисправность может привести к
катастрофе: ведь срок гарантийного
обслуживания давно истёк. Завися от
производственной случайности, нельзя не
верить, и уже не важно, во что: в технику
безопасности или в Господа Бога. Макс
Вебер, безусловно, не прав, говоря, что мы
- винтики в машине. Ничего подобного. Мы -
ряска на болоте.
Гений - иждивенец в каше
человечества. На два съеденных семечка
сорок пять не родившихся гениев и
шестьдесят семь погубленных в молодости,
до того, как их внутренняя сила нашла бы
адекватное применение. Прочие сто
девяносто четыре, как правило, живут ещё
некоторое время, одиннадцать из них,
возможно, получают даже небольшое
признание, и лишь два - настоящую
прижизненную или посмертную славу. Да,
два, не больше и не меньше, ровно два
семечка-гения, иждивенца на столе у
Природы...
Но в Деле гениев не бывает.
Бывают только исполнители
международного заказа, который
единственный определяет, сколько нам
жить, что любить и что ненавидеть...
страшно...
Капля точит камень (Скука #4)
"...кап-кап, кап-кап...", -
точит сомнение веру, как капля точит
камень.
Полковник не раз задумывался о
Храме, о таком Храме, который возводит
каждый человек в своей душе для того,
чтобы не потерять надежду. Для того
чтобы было, куда вернуться. Чтобы было
место, где тебя бы по-братски (по-матерински,
по-отцовски, etc., нужное вписать) обняли и
сказали сердечно и просто: "...ты прав,
старик; просто ты, как всегда, прав...".
Место, где тебя бы любили только за то,
что ты есть. Место, где тебе простили бы
то, каким, в сущности, куском дерьма ты
являешься на самом деле.
Храм представляется
Полковнику в виде огромного, предельно
жилого дома с запутанными коридорами и
огромным количеством спальных комнат
для наиболее близких людей. Комнаты
постоянно меняют хозяев, иерархию их
расселения и даже своё совершенно
несчётное количество. Впрочем, ещё
больше в этом доме тёмных маленьких
кладовых, где среди всякого хлама ещё
держится и то, что обычно не принято
показывать...
Храм не просто строится на
века, он обязан пережить своего хозяина
так, чтобы ему не было обидно умирать. Он
- средоточие программы, где надо "построить
дом, посадить дерево и вырастить ребёнка".
Более того, видимо, он также является и
её заказчиком, потому что, кому ещё нужны
такие декларации, кроме вечности,
совершенно неясно. Ситуация кажется
Полковнику абсурдной, и тогда Храм
начинает представляться в виде
огромного Лесного Детского Дома (это
если полностью соответствовать
заложенной программе).
...надо бы сделать над собой
усилие, чтобы не рассмеяться, а то у шефа
всё ещё продолжается утро.
Совесть
Хорошо умереть вдвоём, с
любимой. Смерть - это же лучший праздник,
на него надо звать только самых близких
людей. И когда мы, наконец, вместе умрём,
никто на этой Земле не посмеет нас
упрекнуть, что мы забыли взять с собой
кого-то ещё...
ГЛАВА 1.
Вечер и накуренная погода # ГЛАВА
2. В метро часто сходят с ума # ГЛАВА
3. Пешеходная Родина # ГЛАВА
4. Лаборатория для глухих # ГЛАВА
5. Монополия на истину # ГЛАВА
6. Вечное движение # ГЛАВА
7. Дивный мир #
ГЛАВА 8. Преображенская
площадь # ГЛАВА 9.
Карнавал на память # ГЛАВА
10. Дом-навсегда |
