|
Алексей
Караковский УЙТИ
ИЗ ДОМА-НАВСЕГДА
(Безнадёжно
неоканчиваемая повесть, 2000)
ГЛАВА
1. Вечер и накуренная погода # ГЛАВА
2. В метро часто сходят с ума # ГЛАВА
3. Пешеходная Родина # ГЛАВА
4. Лаборатория для глухих # ГЛАВА
5. Монополия на истину # ГЛАВА
6. Вечное движение # ГЛАВА
7. Дивный мир #
ГЛАВА 8. Преображенская
площадь # ГЛАВА 9.
Карнавал на память # ГЛАВА
10. Дом-навсегда
Глава 6. ВЕЧНОЕ
ДВИЖЕНИЕ
Прогулка; Что взято - и что не
взято в дорогу; Latvijas universitates; Рушащиеся
магистрали; Аварийная остановка; "Радуга-91";
Маттиас; Фотоснимок настоящего.
Прогулка
Мудро сказать: "Побег
немыслим, но побег необходим". Всё это,
конечно, крайне занимательно, но куда
бежать-то, собственно?
Проблема в том, что бежать
никуда нельзя не из-за того, что всюду
субъектом побега всегда будешь ты сам, а
потому, что везде действуют одни и те же
логические законы, присущие
существованию. Поэтому каждый раз,
убегая, ты будешь с удивлением
убеждаться, что ты пришёл, в сущности, на
то же самое место, которое только что
покинул.
Нет, всё-таки куда полезнее
самая обычная ни на что не претендующая
прогулка.
Что взято - и что не взято в
дорогу
Взяты: документы. Зубная щётка
и всё, что к этому обычно полагается.
Тёплая куртка. Тетрадь. Авторучка.
Рюкзак, чтобы всё это в нём везти. Не взят:
дом. Фотографии бывшей жены и сына.
Деньги. Пляжные тапочки. Гитара.
Взят: встречный ветер.
Двадцать тоскливых минут ожидания на
Московском Вокзале. Лёгкий недосып и
лёгкий голод. Не взято: расписание
электричек и пригородных поездов. Атлас
дорог. Планы на день и даже маршрут
движения.
Взято: не очень ясно, что; но
раньше этого, кажется, ещё не было. Не
взяты: свои и чужие убеждения. Всё
известное и виденное раньше, тоже забыто.
Итог?
Latvijas universitates
Постановка проблемы - это уже в
чём-то и начало её решения. Другое дело,
что многие вопросы не имеют ответа; это
известно даже тем, кто не изучал высшую
математику.
Каждый раз, когда Полковнику
кажется, что задача не решится, в его
памяти неуклонно всплывает строгое
здание Рижского Университета - вечный
идеал советского анклава, в глаза ещё не
видавшего Гейдельберга и Сорбонны.
Смысл этой ассоциации Полковнику неясен,
но сами эмоции слишком ярко выражены, а
потому внушают одновременно
уверенность и страх.
"...нет, я никогда не смогу
жить в Европе...", - думает Полковник,
стараясь сравнить Ригу и Париж так,
чтобы выиграл последний из них. Но Париж
плохо поддаётся сравнению с чем-либо, да
и Рига ещё не вполне
национализировалась (по крайней мере, на
улице там всё ещё разговаривают по-русски);
значит, сравнение неуместно.
Иногда Полковнику кажется, что
в Европе холоднее, чем даже на Белом море.
Вспоминая северное гостеприимство, не
раз выручавшее в Архангельской и
Вологодской областях, Полковник
окончательно убеждается в
несостоятельности Европы и закрепляет
победу шуточным выводом-правилом: "...вот
это мы запомним: чем холоднее на улице,
тем теплее в доме...".
Рушащиеся магистрали
Дорога на Архангельск вообще
не отличается хорошим покрытием, а на
протяжении двухсот километров от
Вельска до Кадникова и вовсе
представляет собой разбитую бетонку, на
отдельных участках регулярно, к тому же,
смываемую наводнениями.
- Весной тут вообще ехать
нельзя, - рассказывал водитель из Самары
Юрий, - дорогу на время паводка
перекрывают. Но я как-то прорвался, потом
сам жалел. Вода всё прибывает; чувствую,
сейчас либо всплыву, либо утону, а ни то,
ни другое меня не устраивает. Я уж и сам
не помню как, дотягиваю, в общем,
последние километры до кордона, пот
градом льёт - страшно всё-таки. Ну, меня,
ясное дело останавливают: "Ты откуда,
голубь?". И тут до меня только дошло,
что я, считай, у них на глазах из Северной
Двины выплыл. Вот меня хохот разобрал...
от нервов, конечно. Но вообще столько
народу там только в наводнение было, а
так тут мало кто ездит. Если зимой мотор
заглохнет, вот это невесело. Сколько
народу на бензобаках подрывались, когда
костры жгли... а бывают вообще курьёзы.
Это, правда, не здесь, а на мурманской
трассе было. Есть там участок в сто
пятьдесят километров: с одной стороны
посёлок Лоухи, с другой - посёлок Пушное,
а посередине - кроме Кемской ГЭС, считай,
ничего и нет. Еду я там как-то, петляю, а
дорога ещё хуже, чем здесь, только и
делаешь, что выбоины объезжаешь. И вдруг
смотрю: машина стоит, по номерам наша,
самарская. Ну, я, конечно, останавливаюсь,
спрашиваю земляка, что приключилось. А
он отвечает: "Представляешь, брат,
техосмотр три месяца назад проходил, а
сейчас еду, и вдруг у меня карданный вал
на куски разлетается". А знаешь,
почему? От такого покрытия не то, что от
вибрации с ума сойдёшь, тут вообще мозги
на стекло выплеснутся. Ну и автопарк у
нас, конечно, тоже неохотно меняют. Вот
такая жизнь, такие дороги...
Аварийная остановка
Всё-таки не везёт под
Костромой. Каждый раз этого боишься, и
каждый раз что-нибудь обязательно
происходит на трассе.
Поздняя осень, ноябрь, погода -
дрянь, все машины едут мимо, а ещё чаще
мигают поворотниками и уходят под
табличку "Учхоз "Костромской". Но
вот, кажется, идёт она, наша машина... так-так...
вроде прямо... поднимаешь руку... ну вот,
опять уходит влево. Дьявол!
- Не успеешь на него руку
поднять, а он уже подмигивает, - всё ещё
жизнерадостно резюмирует дорожная
попутчица.
Через полчаса - удача, автобус
с радостной надписью "Ярославль",
желающий бесплатно подвезти. Но едва
удаётся разговориться с водителем, как
вдруг аварийная остановка; что-то
произошло. Ясно, что ожидать исправления
поломки невозможно, иначе прощай, Москва;
значит, надо останавливать что-то ещё.
Кстати, на фоне ремонтирующегося
автобуса это должно быть, видимо,
эффективно...
Останавливается сильно
перегруженная вещами и детьми машина,
следующая из Нижнего Новгорода в Ростов.
Однако, что-то подсказывает, что на этой
машине далеко не уехать; и вот - она
действительно ломается перед въездной
табличкой посёлка с выразительным
названием "Лихообразово".
Теперь аварийная остановка
уже действительно надолго. Обыгрываются
варианты заночевать в Ростове на
вокзале, но о чём можно говорить, если не
удаётся уехать даже до Ярославля.
Наконец, останавливается "шестёрка",
ведомая в Ярославль двумя подчёркнуто
тактичными немолодыми людьми.
- У нас славная машина, -
произносит один из них, сидящий за рулём,
- развивает скорость - во! Хотите, покажу?
- Да нет, не надо.
- А я всё равно покажу!
В этот момент, ещё не успев
ничего сделать, он, как бы не нарочно,
проезжает по какой-то железке, лежащей
едва ли не на встречной полосе, но сразу
же раздаётся страшный скрежет; и,
проведя машину по инерции ещё метров
пятьдесят, водитель поспешно, но не
очень уверенно прижимает машину к
обочине. Выходят оба, но ждать
приходится недолго: возвращаются почти
тотчас, раздосадованные и молчаливые.
- Ну, что, вчетвером теперь
стопить будем? - пытается пошутить
попутчица.
Отвечает пассажир:
- Этот ..., представляешь, глушак
... сорвал ...!
Дальнейшая дорога до
Ярославля сопровождается почти
самолётным рёвом двигателя и
задушевными нелитературными
рассуждениями хозяев машины о
безвременной потере глушителя.
"Радуга-91"
Лето летит куда-то с
немыслимой скоростью. В сквере на
Социалистической улице продаётся
дешевое, но хорошее белорусское пиво.
Покупается оно в больших количествах и
выпивается настолько быстро, насколько
это возможно. На берегу Немана вечерами
прохладно, но на этот счет имеется
ветровка, для иных случаев бесполезная
на тридцатиградусной жаре.
Поэту нравится забираться
куда-нибудь в глубь города, бродить по
улицам, слушать уличных музыкантов, коим
он и сам себя считает. Иногда он залезает
на крепостные стены старого польского
замка на берегу Немана, всячески избегая
контакта с милицейскими дубинками, но
зато потом весь вечер пишет стихи и
смотрит на город свысока.
Парадоксально, но в Гродно
Поэт с Полковником оказываются по делам.
Надо встретиться со знакомой девчонкой
и увидеть друзей, переправляющихся
автостопом в Вильнюс. А еще Поэту очень
хочется выступить на фестивале
авторской песни "Радуга-91",
проходящем в ДК Химиков. Полковник же
эту идею не только поддерживает, но и
собирается возглавить группу поддержки
в своём лице.
На фестиваль вместе с заявкой
надо подать рукописные тексты трех
песен, а потом тянуть жребий. Второпях
Поэт записывает крайне непонятным, но
витиеватым почерком три своих наиболее
претенциозных опуса... графологическую
экспертизу он проходит.
Сидя в зале, где проходит
подача заявок, Поэт оглядывается по
сторонам и старательно подмечает всё,
что способно повысить его самооценку в
мире звёзд авторской песни. Некоторые из
названных персон дефилируют со своими
гитарами, а по инструменту Поэт всегда
практически безошибочно может
определить деятельность и особенности
характера хозяев. В большинстве это
холеные, дорогие гитары, покрытые
блестящим роскошным лаком - гитары
ветеранов КСП. Есть инструменты и
попроще, старательно обновленные
мебельным лаком - гитары вещунов попроще,
пришедших сюда пророчествовать свои
песни, едва покинув теплую компанию у
костра с ящиком водки в палатке. Сам Поэт
держит в руках старинную потрёпанную
ленинградскую гитару, на которой прямо
посередине изображено огромное, весело
скалящее зубы солнышко.
Тем временем спонтанно
разгорается ссора двух музыкантов
примерно сорокапятилетнего возраста -
Анатолия Борового и Аркадия Безрукавко.
Оба настроены крайне непримиримо, дело
идёт к драке; чтобы этого не допустить, в
качестве арбитра враждующие стороны
выбирают администратора Эвелину
Ивановну Котейко. Суть спора озвучивает
Безрукавко:
- Этот человек, называющий себя
музыкантом, утверждает, что выступает
шестым! Но шестым-то по жребию выступаю я,
а не он!
- Покажите ваши листы,
полученные на жеребьевке, - просит
администратор.
В ответ Боровой и Безрукавко
протягивают ей два листа бумаги, на
которых нарисованы две совершенно
одинаковые цифры "шесть".
- Тяжелая ситуация, - замечает
администраторша и глубоко задумывается
для того, чтобы через минуты три придти к
следующему логическому выводу
нечеловеческой глубины: - А если
шестерку перевернуть, то она
превращается в девятку! Значит один из
вас проходит под номером "девять".
- Он! - безоговорочно заявляют
оба музыканта, показывая друг на друга
толстыми пальцами.
Администратор задумывается
пуще прежнего.
- Я думаю, что это дело должна
разобрать комиссия, - решает, наконец,
она, - пожалуйста, пройдёмте со мной.
Безрукавко хамовато в ответ
подмигивает Боровому и кричит на весь
зал:
- Ха! Спорим на щелбан, что
шестым буду я! Жук навозный!
- Кто? Я? Жук навозный? А ты, ты...
- Ах, так?! А за базар отвечаешь?
Я твои отмазы вообще не воспринимаю!
Начинается мордобой. Гитары
двух воинствующих ветеранов КСП
администратор успевает унести, но
разнять дерущихся несколько сложнее...
Поэт выступает четвертым, в
безопасном отдалении от Безрукавко и
Борового. Перед ним один из главных
авторитетов КСП Константин Вислинг
исполняет свое произведение "За
вокзальными днями", где внимательный
Поэт замечает, что финальные строчки,
может быть, в чём-то и вислинговские, но
при этом уж точно звучат как высоцкие:
"Я ненавижу, если лезут в душу, и
не люблю, когда в нее плюют".
Перед своим выходом Поэт не
выдерживает и спрашивает у Вислинга
сладким голосом:
- Простите, а последние две
строчки тоже ваши? Гениальнийшие слова!
- Молодой человек, я вас не
понимаю, - сердито, но с достоинством
отвечает Вислинг, - умение писать стихи
даётся от рождения, и этому так просто не
обучиться. Но восхищаться и подражать
тому, что стоит подражания, конечно, не
возбраняется.
"Ублюдок", - думает Поэт,
выходя на сцену. Ярость притупляет его
чувства и, в итоге, мешает выступлению; к
тому же зал наполнен рядами равнодушных
рыл, большая часть обладателей которых
напилась ещё до начала концерта.
Сконцентрировать рассеянное внимание
зрителей на себе так и не получается, и
потому Поэт недоволен собой.
Места объявляются на
следующий день. Первое занимает
Константин Вислинг, второе делят
Безрукавко и Боровой, третье
предоставлено умненькой девочке с
косами из гродненского Центра
творчества (бывшего областного дома
пионеров). Под громовые аплодисменты
председатель жюри вручает Вислингу приз
и грамоту фестиваля. Тем временем в
разных концах зала Поэт и Полковник
пишут записки Константину Вислингу
следующего содержания (эти записки,
восемьдесят шестая и восемьдесят
седьмая из переданных Вислингу,
единственные не оказались хвалебными).
"Константин Симонович!
Пожалуйста, в следующий раз не
присваивайте чужие стихи так откровенно,
иначе ваш пример станет недостоин
подражания".
"Поздравляю с заслуженной
победой. В. С. Высоцкий".
Теперь можно и домой ехать. Не
ждать же ответа, в самом деле...
Маттиас
Когда оказываешься в шесть
вечера на дороге в пятистах километрах
от дома, уже нет вопроса, ехать или не
ехать, и если ехать, то куда... слово "надо"
становится залогом выживания. Не спи, а
то замёрзнешь.
Посёлок Крестцы. Холмистая
дорога с массой поворотов. Дома, тесно
прижатые к обочине. Ровный поток
огромных быстро едущих машин.
Чувствуешь себя незначительной
деталькой посреди этого чудовищного
пейзажа; где уж там тебя заметить
добродушному сонному водителю,
спешащему дотемна в свою Тверь, или там
Торжок, а, может, даже и Москву...
После трёхчасового простоя на
дороге понимаешь, что повсюду просто-напросто
невезучие люди. Да. Именно невезучие. Те,
которые не везут - и всё. А раз так, то, в
общем, уже всё равно, когда и даже куда
приедешь, а вокруг - магистральная
дорога, гул моторов и что ни на есть
сплошные Крестцы...
Приходишь в себя оттого, что из-за
твоего неуклюжего падения на проезжую
часть останавливается огромный
грузовик неизвестно с какими, но явно
иностранными номерами. Не веря в своё
скромное счастье, подлетаешь к
водительской двери.
Водитель, с первого же взгляда
узнаваемый в качестве иностранца по
широченным шортам и майке с надписью на
малопопулярном европейском языке,
лаконичен.
- Moscow?
- Moscow! - отвечаешь радостно.
- Моё имя Маттиас, - говорит
водитель с едва заметным акцентом, -
Голландия. Я хорошо говорю по-русски. Моя
жена русская.
Под непритязательную беседу с
редкими переходами на английский язык,
когда у Маттиаса не хватает словарного
запаса, незаметно выпытываешь, что он
собирается за ночь перемахнуть от
упомянутых Крестцов до Москвы и прибыть
туда, соответственно, около четырёх
часов утра.
Тем временем, в районе Валдая
темнеет, и езда приобретает
экстремальный характер, поскольку машин
становится всё больше и больше.
- Что-то случилось, - уверенно
заявляет Маттиас, и действительно: через
несколько километров грузовик попадает
в плотную колонну машин, столпившихся у
единственноё работающей полосы на
ремонтируемом мосту; по сигналу
светофора на мост устремляется то поток
на Москву, то встречный. Дело дрянь...
Маттиас включает связь и долго
выясняет что-то на непонятном языке.
- Это колонна финнов, -
переводит он, - я сейчас им сказал ими же
словами, чтоб проваливали. Моя машина
больше. Они не хотят уступить. Это не
имеет значения. Как говорят русские,
танк сильнее слона.
Улыбнувшись, он включает
зажигание, отъезжает немного назад и,
вдруг, нажимая на сигнал, начинает
набирать скорость - прямо в направлении
финских машин. Водители, до этого
беспорядочно курившие на обочине,
влетают в кабины и отводят свои
малотоннажные грузовики в сторону: всё-таки
это очень страшно, когда на вас летит
многотонная махина "Volvo" с двумя
рефрижераторными прицепами...
Замешкавшаяся встречная
легковушка замирает посередине моста,
но Маттиас и не думает сбавлять скорость.
"...моя машина больше...", - без конца
шепчет он себе, тебе и неизвестно, кому
ещё. Испугавшись неминуемого лобового
столкновения, водитель легковушки
наконец-то включает заднюю передачу и
ретируется на максимально возможной в
его ситуации скорости.
Вылетев с моста, Маттиас
пролетает тайфуном мимо огромной череды
машин сразу около десяти километров и,
только будучи уверенным, что всё
неприятное осталось позади, предлагает
выпить кофе. Осуществив это намерение в
районе деревни Куженкино, вы
продолжаете путешествие.
- Ночью тяжело ехать. Большое
мастерство нужно. Смотри, видел? Ничего
не видел? Только что мы едва не сбили
человека. Видел, человек побежал? Ты
ничего не заметил. А я должен заметить. И
заметил, не сбил. Я увидел: человек.
Девушка. Проститутка. Их много тут...
Спать хочется непреодолимо. За
окнами проносится поворот на Торжок,
непривычно яркие огни Твери, Клин,
неудобно лежащий вдоль трассы. О, а вот
уже и Солнечногорск, Зеленоград, близко
столица...
- Надо ещё кофе, - решает
Маттиас и припарковывается у ближайшего
кафе возле въездного знака в деревню "Чашниково".
Пока он запирает машину, ты заходишь в
помещение и, бросив опасливый взгляд на
четверых местных парней, скучающих за
столиком в углу, заказываешь два кофе.
- Эй, твоя машина? Дай
покататься! - развязно просит один из них.
- Машина не моя, а водитель -
иностранец. Он, наверное, вас не поймёт.
- А ты-то сам кто?
Ну не говорить же, что ты -
путешественник!
- Я переводчик при нём. Он
русского почти не знает.
- Во даёт! А чего там знать-то?
Но в этот момент входит
Маттиас и, взяв кофе, решительно
подсаживается к ребятам.
- А ты откуда, мужик?
- Голландия, - говоришь ты
вместо Маттиаса.
- И русский - не понимаешь?
- Мало понимать русский, - со
страшным акцентом включается в игру
Маттиас, - немецкий знать, английский
знать, финский знать, русский знать
плохо. Очень плохо.
- Во даёт! Столько языков знает,
а русского - не знает!
Но Маттиас уже берёт
инициативу в свои руки.
- А знаете, как по-французски
"галка"?
- Как?
- "Щука". А как по-фински
"солнце"?
Примерно через сорок-пятьдесят
иностранных слов кофе выпивается, а
любопытство молодёжи удовлетворяется.
- Нам пора, - прощаешься ты, -
срочный груз везём. Президентский.
- Круто, - удивляются парни.
- До свидания, - с жутким
акцентом прощается Маттиас.
Забравшись в кабину, вы оба
заходитесь хохотом, но тут в окно
требовательно стучат, и надо открыть. За
окном стоит один из парней,
протягивающий бутылку кока-колы.
- Слышь, скажи этому своему
голландцу: это от нас, от чашниковской
братвы!
- Спасибо! - благодаришь ты...
На горизонте уже виднеются
привычные развязки московского
автомобильного кольца...
Фотоснимок настоящего
За окном проносятся деревья,
дома, переезды... электричка - это же
самое честное метро. Когда едешь в
поезде, даже тьма приобретает
естественный характер, потому что она -
ночь, или так, временный компромисс с
тоннелем...
Пейзаж: пустая автомобильная
дорога, лес, просека, вышки с проводами. В
затянутом облаками преддождевом небе -
ни самолёта, ни птицы; повсюду тишина,
тишина, тишина...
Железнодорожная магистраль,
автодорога, линия электропередачи - суть
звенья одной цепи. Мы готовимся,
отчаянно готовимся встретить и принять
наши ожидания, но стереотипизация - ложь,
да мы и сами знаем об этом; нам говорили...
и всё же, даже при всём нашем понимании
сути и роли шаблона, мы никогда не сможем
сами по себе понять, что находится за его
пределами. Нам ещё об этом не
рассказывали, а мы так часто не способны
просто думать, избегая привычных
представлений об устройстве вещей...
Всё, что существует, не
укладываясь в рамки приготовленных
концепций, можно иногда понять и здесь -
на дороге или ещё где-нибудь, где нет
ничего повседневного. Мы услышим, не
слушая, потому что нам и не скажут ничего,
в том-то всё и дело; но только данная
стратегия обеспечит нам успех -
возможность хоть как-то принять
завтрашний день, не знакомый нам ещё по
фотографиям.
Жить прошлым, конечно, можно.
Можно, конечно, фотографировать
настоящее и клеить из него красивые
фотоальбомы, чтобы сделать его прошлым
быстрее, чем оно станет будущим. В этом
нет ничего зазорного, потому что
ощущение времени зависит только от нас,
его не наклеишь в фотоальбом. И будущее
тоже можно бояться; это же не мы сами
придумали, что его нет, нам же так
сказали...
Да, всё верно, будущего нет, его
ещё не произошло; никто, в общем-то, и не
обещал, что оно вообще состоится. Но
смысл того, что происходит сейчас, может
быть, и заключается именно в том, что
вместо того, чтобы превращать новшество
в привычку, нужно просто научиться всё
менять, ведь только настоящее и
поддаётся переменам. Поэтому не то чтобы
надо, но, в принципе, вполне можно ехать
куда-то, неизвестно куда; не для того,
чтобы что-то найти, а просто для того,
чтобы привыкнуть к ещё одной простой
истине: ПОСТОЯНСТВА НЕТ. ВРЕМЯ - ЭТО
ДВИЖЕНИЕ.
ГЛАВА 1.
Вечер и накуренная погода # ГЛАВА
2. В метро часто сходят с ума # ГЛАВА
3. Пешеходная Родина # ГЛАВА
4. Лаборатория для глухих # ГЛАВА
5. Монополия на истину # ГЛАВА
6. Вечное движение # ГЛАВА
7. Дивный мир #
ГЛАВА 8. Преображенская
площадь # ГЛАВА 9.
Карнавал на память # ГЛАВА
10. Дом-навсегда |
